И она бросилась прочь по крышам, словно огромное красное привидение.
Ман рассмеялся.
–Я тоже пойду,– сказал он.– С меня хватит жизни за пределами колоний. Мой мозг слишком сильно шевелится.
–Ты не можешь уйти,– строго и ласково сказала Вина.– Ты только пришел. Все говорили, что вы играли в Холи все утро с Праном, его знакомым профессором, Савитой и Латой, так что ты можешь провести с нами сегодня весь день. И Бхаскар будет очень злиться, если опять придется скучать по тебе. Ты бы его вчера видел. Он был похож на черного чертенка.
–Он будет в магазине вечером?– спросил Ман, чуть покашливая.
–Полагаю, что да. Размышляет о чертежах обувных коробок. Странный мальчик,– сказала Вина.
–Тогда я заеду к нему на обратном пути.
–На обратном пути откуда?– спросила Вина.– А ты не зайдешь пообедать?
–Я постараюсь, обещаю,– сказал Ман.
–Что с твоим горлом?– спросила Вина.– Ты засиделся допоздна, верно? Интересно насколько. Или это оттого, что ты промок на Холи? Я дам тебе чай с душандой, чтобы вылечить горло.
–Нет, это гадость! Сама прими для профилактики!– воскликнул Ман.
–А скажи… понравились тебе песни? А певица?– спросила она его.
Ман так равнодушно пожал плечами, что Вина забеспокоилась.
–Будь осторожен, Ман,– предупредила она его.
Ман слишком хорошо знал свою сестру, чтобы пытаться отстаивать свою невиновность. Кроме того, Вина достаточно скоро услышит о его флирте на публике.
–Ты ведь не ее собираешься навестить?– резко спросила его Вина.
–Нет, не дай бог,– ответил Ман.
–Да уж, не дай бог. Так куда ты идешь?
–В Барсат-Махал,– сказал Ман.– Пойдем со мной! Помнишь, мы в детстве ходили туда на пикники? Пойдем! А то ты только и делаешь, что играешь в чаупар.
–А чем мне еще, по-твоему, скрашивать свои дни? Позволь сказать, я работаю почти столько же, сколько аммаджи
[123]. Вот, кстати, вчера я увидела, что спилили верхушку дерева ним
[124], на которое ты в детстве залезал, чтобы добраться до верхнего окна. И Прем-Нивас изменился из-за этого.
–Да, она очень рассердилась,– сказал Ман, думая о матери.– Департамент общественных работ должен был просто его обрезать, чтобы избавиться от гнезда стервятника, но наняли подрядчика, который срубил столько дров, сколько смог, и сбежал. Но ты же знаешь аммаджи. Все, что она сказала: «Вы поступили неправильно».
–Если бы баоджи хоть немного поинтересовался этим вопросом, он сделал бы с тем человеком то же, что тот сделал с деревом,– сказала Вина.– В той части города так мало зелени, что начинаешь ценить каждую веточку. Когда моя подруга Прийя пришла на свадьбу Прана, сад выглядел так красиво, что она сказала мне: «Я чувствую себя так, словно меня выпустили из клетки». У нее даже сада на крыше нет, бедняжка. И ее почти никогда не выпускают из дому. «Заходи в паланкин, оставайся на носилках»– вот как в той семье поступают с невестками.
Вина мрачно посмотрела поверх крыш на дом своей подруги в соседнем районе. Ее осенила мысль.
–Баоджи говорил с кем-нибудь о работе Прана вчера вечером? Разве губернатор не мог бы помочь с этой вакансией? Как ректор университета?
–Если отец что-то и говорил, я не слышал,– сказал Ман.
–Хмм,– не слишком радостно сказала Вина.– Насколько я знаю баоджи, он, наверное, думал об этом, а затем отбросил эту мысль прочь, как недостойную его внимания. Даже нам пришлось ждать своей очереди, чтобы получить эту жалкую компенсацию за потерю бизнеса в Лахоре. И то только потому, что аммаджи день и ночь работала в лагерях беженцев. Иногда мне кажется, что его волнует лишь политика. Прийя говорит, ее отец такой же ужасный. Ладно, до восьми часов! Я испеку твои любимые алу-паратха!
[125]
–Ты можешь запугать Кедарната, но не меня,– с улыбкой сказал Ман.
–Хорошо, иди, иди!– сказала Вина, покачав головой.– Такое чувство, что мы все еще в Лахоре, судя по тому, как часто видимся.
Ман примирительно и утешающе поцокал языком и легонько вздохнул.
–Из-за всех этих поездок я иногда чувствую, что у меня как будто четверть мужа,– продолжила Вина.– И по восьмой части от каждого брата.– Она свернула доску для чаупара.– Когда ты вернешься в Варанаси, чтобы честно поработать?
–Ах, Варанаси!– протянул Ман с такой улыбкой, словно Вина предложила слетать на Сатурн.
На этом Вина от него отстала.
2.8
Уже наступил вечер, когда Ман добрался до Барсат-Махала, и там было не слишком людно. Он прошел через арочный портал в каменной ограде и направился через прилегающий ко дворцу парк, в основном поросший сухой травой и кустами. Несколько антилоп, пасшихся под большим нимовым деревом, лениво ускакали, стоило Ману приблизиться.
Внутренняя стена была ниже, арочный вход – не таким внушительным и более изящным. Выпуклые геометрические узоры стихов из Корана были выложены черным камнем на мраморе фасада. Так же как и внешняя, внутренняя стена проходила по трем сторонам прямоугольника. Четвертая сторона вела к крутому спуску с каменной платформы, защищенной только балюстрадой, и к водам Ганги внизу.
Между внутренним входом и рекой раскинулся знаменитый сад и небольшой, но изысканный дворец. Сад был шедевром не только ботаники, но и геометрии. Маловероятно, что растущие здесь нынче цветы, помимо жасмина и темно-красных благоухающих индийских роз, были теми же, ради которых разбили этот сад более двух веков тому. Те немногие цветы, что остались, теперь выглядели изможденными ежедневной жарой. Но ухоженные, хорошо политые лужайки, большие тенистые нимовые деревья, симметрично расположенные по всей территории, и узкие полосы песчаника, разделяющие клумбы и лужайки на восьмиугольники и квадраты, создавали островок спокойствия в суетном и многолюдном городе. Самым красивым был маленький, правильной формы дворец наслаждений навабов Брахмпура, расположенный в самом центре внутреннего сада. Филигранная беломраморная шкатулка для драгоценностей, совмещающая в равной степени сумасбродное распутство и архитектурную сдержанность.
Во времена навабов по территории бродили павлины, чьи хриплые голоса порой вступали в спор с музыкальными развлечениями возлежавших и клонящихся к закату властителей – плясками танцовщиц, более серьезными выступлениями придворного исполнителя хаяла
[126], поэтическими баталиями, новой газелью поэта Маста.
