–Да, я знаю об этом,– подумал Ман.
На лице у Бхаскара отобразилось разочарование, но затем он опять повеселел.
–Рассказать почему?
–Не сегодня, мне нужно идти. Хочешь на прощание поумножать?
Бхаскар хотел было ответить «не сегодня», но передумал.
–Да,– сказал он.
–Сколько будет двести пятьдесят шесть умножить на пятьсот двенадцать?– спросил Ман, посчитавший это заранее.
–Это слишком просто,– ответил Бхаскар.– Спроси еще что-нибудь.
–Ну раз так, то каков ответ?
–Один лакх
[131] тридцать одна тысяча семьдесят два.
–Хмм, а четыреста умножить на четыреста?
Бхаскар обиженно отвернулся.
–Ладно, ладно,– сказал Ман.– Сколько будет семьсот восемьдесят девять умножить на девятьсот восемьдесят семь?
–Семь лакхов семьдесят восемь тысяч семьсот сорок три,– ответил Бхаскар после пары секунд раздумий.
–Верю тебе на слово,– сказал Ман. В его голове вдруг возникла мысль, что, возможно, ему лучше не испытывать судьбу с Саидой-бай, славившейся своим темпераментом.
–Ты разве не собираешься проверять?– спросил Бхаскар.
–Нет, гений, мне пора.– Он взъерошил волосы племяннику, кивнул зятю и вышел на главную улицу Мисри-Манди. Там он нанял тонгу, чтобы вернуться домой. Но по дороге вновь передумал и направился прямиком к Саиде-бай.
Привратник в тюрбане цвета хаки бегло окинул его взглядом и сказал, что Саиды-бай нет дома. Ман хотел написать ей записку, но тут возникли трудности. На каком языке ему писать? Саида-бай определенно не умеет читать по-английски и почти наверняка не сможет прочесть хинди, а писать на урду не умел Ман. Он дал привратнику пару рупий чаевых и сказал:
–Пожалуйста, сообщите ей, что я пришел выразить ей свое почтение.
Привратник в знак приветствия поднял правую руку к тюрбану и спросил:
–А имя господина?
Ман собирался было назвать свое имя, когда придумал кое-что получше.
–Скажите ей, что я тот, кто живет в любви,– сказал он. Это был кошмарный каламбур о Прем-Нивасе.
Привратник бесстрастно кивнул. Ман взглянул на небольшой двухэтажный дом розового цвета. Кое-где внутри горели огни, но это могло ничего не значить. С замиранием сердца и чувством глубокого разочарования он развернулся и пошел по направлению к своему дому. Но затем он поступил так, как поступал обычно,– отправился искать компанию своих друзей. Он велел тонга-валле отвести его в дом наваба-сахиба Байтара. Оказалось, что Фироз и Имтиаз допоздна отсутствуют, поэтому он решил нанести визит Прану. Макание кита днем ранее не доставило Прану большого удовольствия, и Ман чувствовал, что ему стоит загладить вину. Брат поражал его своей порядочностью и холодностью чувств. Ман весело подумал, что Прану просто не доводилось по уши влюбляться, как это случилось с ним самим.
2.10
Позже, вернувшись в ужасно обветшалый особняк Байтар, Ман допоздна болтал с Фирозом и Имтиазом, а затем остался ночевать. Имтиаз довольно рано отправился на вызов, зевая и проклиная свою профессию. У Фироза была срочная работа с клиентом, так что он удалился в секцию обширной библиотеки своего отца, служившую ему кабинетом, пробыл там взаперти несколько часов и вышел, насвистывая, к позднему завтраку. Ман, отложивший свой завтрак до тех пор, пока Фироз не сможет к нему присоединиться, все еще сидел в гостевой спальне и, зевая, просматривал «Брахмпурскую хронику». У него было легкое похмелье.
Древний вассал семьи наваба-сахиба появился перед ним и, поклонившись, объявил, что младший господин – чхоте-сахиб
[132] – сию минуту придет завтракать, так что Ман-сахиб, наверное, тоже будет рад спуститься?
Все это было произнесено на величественном и размеренном урду.
Ман кивнул. Через полминуты он заметил, что старый слуга все еще стоит поблизости и выжидающе смотрит на него. Ман вопросительно взглянул на старика.
–Будут ли другие приказы?– спросил слуга, который, как заметил Ман, выглядел лет на семьдесят, но был довольно бодр.
«Он, наверное, в хорошей форме, чтобы вот так, по нескольку раз в день преодолевать лестницу в доме наваба-сахиба»,– подумал Ман. Как странно, что он не встречал этого слугу раньше.
–Нет,– сказал юноша.– Вы можете идти, я скоро спущусь.
Старик поднял сложенную ладонь ко лбу в почтительном жесте и уже было повернулся, чтобы уйти, когда Ман окликнул его:
–Эмм, погодите…
Старик развернулся и ждал, что скажет Ман.
–Вы, должно быть, служите навабу-сахибу много лет,– сказал он.
–Да, верно, хузур
[133], так и есть. Я старинный слуга семьи. Большую часть своей жизни я работал в форте Байтар, но теперь, на старости лет, господину захотелось перевести меня сюда.
Ман улыбнулся, наблюдая, как бессознательно, с тихой гордостью старик говорит о себе «пурана кхидматгар»– старинный вассал, ведь именно так мысленно назвал его Ман чуть ранее.
Увидев, что Ман молчит, старик продолжал:
–Я поступил на службу, когда мне было лет десять. Родом я из деревни Райпур, где жил наваб-сахиб, оттуда и приехал в усадьбу Байтар. В те дни я получал рупию в месяц, и мне этого было более чем достаточно. Эта война, господин, так сильно подняла цены на вещи, что многие не прожили бы на такое жалованье. А теперь, когда произошел Раздел со всеми его проблемами и когда брат наваба-сахиба отправился в Пакистан и появились все эти законы, угрожающие собственности,– все стало ненадежно. Очень…– Он сделал паузу, чтобы подыскать другое слово, но в итоге просто повторил:– Очень ненадежно.
Ман тряхнул головой, в надежде, что мысли в ней прояснятся, и сказал:
–Не найдется ли у вас здесь аспирина?
Старик обрадовался, что может услужить, и ответил:
–Думаю, да, хузур, я принесу его вам.
–Отлично,– сказал Ман.– Нет, сюда не несите,– добавил он, размышляя о том, что заставляет старика напрягаться.– Просто оставьте пару таблеток рядом с моей тарелкой, когда я спущусь к завтраку. Ох, кстати,– продолжил он, вообразив две маленькие таблетки возле тарелки,– почему Фироза называют «чхоте-сахибом», если они с Имтиазом родились одновременно?
Старец взглянул в окно, на раскидистое дерево магнолии, которое было посажено через несколько дней после рождения близнецов. Он вновь кашлянул и сказал:
–Чхоте-сахиб, то есть Фироз-сахиб, родился на семь минут позже бурре-сахиба
[134].
