Такая близость Саиды-бай в эти последние несколько минут, сколь бы восхитительной она ни была, стала причиной маленького конфуза для Мана. Прежде чем встать, чтобы поменяться с ней местами, ему пришлось малость оправить свой гардероб, чтобы она не увидела, как он возбудился. Но когда он снова сел, ему показалось, что Саида-бай развеселилась пуще прежнего. «Настоящая ситам-зариф,– подумал он,– тиран с улыбкой на устах».
–Итак, устад-сахиб, начнем наш урок,– сказала она, приподняв бровь.
–Ну что же,– сказал Ман, не глядя на нее, но остро чувствуя ее близость.– Первая глава – это вступление некоего Джеймса Казинса касательно иллюстраций Чугтая.
–О,– сказала Саида-бай,– а на урду все начинается со слов художника о том, какие надежды он питает в связи с выходом в печать этой книги.
–Так,– продолжил Ман.– Вторая глава – это предисловие поэта Икбала
[153] о книге в целом.
–А у меня,– сказала Саида-бай,– длинная статья снова таки самого Чугтая на разные темы, включая его взгляды на искусство.
–Вы только взгляните,– воскликнул Ман, внезапно увлекшись тем, что он читал.– Я и забыл, до чего напыщенные предисловия писал Икбал. Кажется, он только и говорит, что о собственных сочинениях, а не о книге, что должен здесь представить: «В такой-то моей книге я сказал то-то, а в такой-то моей книге я написал то-то», и только пара покровительственных упоминаний Чугтая, мол, как он молод…
Он умолк, кипя негодованием.
–А вы не на шутку разгорячились, Даг-сахиб,– заметила Саида-бай.
Они посмотрели друг другу в глаза, и Ман чуть не потерял равновесие от такой ее прямоты. Ему казалось, она с трудом сдерживается, чтобы не рассмеяться в открытую.
–Возможно, я смогу остудить вас меланхолической газелью?– продолжила Саида-бай.
–Да, почему бы не попробовать?– обрадовался Ман, хорошо помня, что она однажды сказала о газелях.– Давайте посмотрим, как она на меня подействует.
–Позвольте, я вызову музыкантов,– сказала Саида-бай.
–Нет,– сказал Ман, накрыв ее руки своими.– Только вы и фисгармония – и все.
–Может, хотя бы таблаиста?
–Я буду сердцем отбивать вам ритм,– ответил Ман.
Легким кивком – от этого движения у Мана ёкнуло в груди – Саида-бай выразила согласие.
–Вы в состоянии подняться и принести мне фисгармонию?– коварно поинтересовалась она.
–Угу,– кивнул он, но остался сидеть.
–К тому же я вижу, у вас бокал пустой,– прибавила Саида-бай.
На этот раз отринув ложный стыд, Ман встал. Он принес ей фисгармонию и налил себе виски. Саида-бай помурлыкала несколько секунд себе под нос и сказала:
–Да, я знаю, что я вам спою.
И она запела пленительно-загадочные строчки:
Каждой песчинке в садике нашем сыщется дело.
Даже тропинку тюльпан украсит ярким пятном.
На слове «даг» она бросила на Мана быстрый и веселый взгляд. Следующий куплет прошел довольно спокойно, но за ним последовали такие слова:
Над суетой соловьиной роза лишь посмеется,
любовные песни занятьем никчемным считает она.
Ман, хорошо знавший эти строчки, видимо, слишком прозрачно выразил свое уныние, потому что Саида-бай, поглядев на него, закинула голову и рассмеялась от удовольствия. Ее нежная обнаженная шея, ее внезапный, слегка хрипловатый смех, пряное ощущение неведения, над ним ли она смеется или над чем-то иным, буквально заставили Мана потерять голову.
Прежде чем он понял это и вопреки преграде в виде фисгармонии, он наклонился и поцеловал ее в шею, и она откликнулась на его поцелуй прежде, чем поняла это.
–Не сейчас, не сейчас, даг-сахиб,– пролепетала она, слегка задыхаясь.
–Сейчас… сейчас…– взмолился Ман.
–Тогда нам лучше пойти в другую комнату,– сказала Саида-бай.– У вас входит в привычку прерывать мои газели.
–Чем же еще могу я прервать ваши газели?– спросил Ман, когда она вела его в спальню.
–Я расскажу тебе как-нибудь в другой раз,– ответила Саида-бай.
Часть третья
3.1
По воскресеньям завтрак в доме Прана обычно подавался позднее, чем в будни. «Брахмпурская хроника» уже прибыла, и Пран уткнулся в воскресное приложение. Савита сидела рядом с ним, жевала тост и одновременно намазывала маслом тост для мужа. Вошла госпожа Рупа Мера и спросила с явным беспокойством в голосе:
–Кто-нибудь видел сегодня Лату?
Пран покачал головой, не отрываясь от газеты.
–Нет, ма,– ответила Савита.
–Надеюсь, у нее все хорошо,– сказала госпожа Рупа Мера. Она огляделась и спросила у Матина:– А где пряный порошок? Ты всегда пренебрегаешь мной, накрывая на стол.
–А почему у нее не должно быть все хорошо, ма?– поинтересовался Пран.– Ведь Брахмпур – не Калькутта.
–В Калькутте совершенно безопасно,– вступилась госпожа Рупа Мера за родной город своей единственной внучки.– Может, она и большой город, но люди там очень хорошие. И девушке там не страшно ходить по улицам в любое время.
–Ма, ты просто скучаешь по Аруну,– сказала Савита.– Всем известно, кто твой любимчик.
–У меня нет любимчиков,– возразила госпожа Рупа Мера.
Зазвонил телефон.
–Я возьму,– сказал Пран мимоходом.– Это, наверное, насчет сегодняшнего дискуссионного состязания. И зачем я только согласился взять на себя организацию всех этих убогих мероприятий?
–Ради обожания в глазах своих студентов,– сказала Савита.
Пран снял трубку. Женщины продолжили завтрак. Резкий, повышенный тон Прана, однако, сообщил Савите, что дело принимает серьезный оборот. Вид у Прана был потрясенный, он бросил обеспокоенный взгляд на госпожу Рупу Меру.
–Ма…– только и смог вымолвить он.
–Это насчет Латы?– догадалась его теща.– Она попала в аварию.
–Нет,– ответил Пран.
–Слава богу.
–Она сбежала…– сказал Пран.
–О боже,– сказала госпожа Рупа Мера.
–С кем?– спросила Савита, так и застыв с тостом в руке.
