Вместо того чтобы спуститься к реке, как она планировала, Лата села на голый корень, на котором обезьяна только что ела свой мусамми, и попыталась погрузиться в книгу. Но убежать от своих мыслей не получилось. Она встала, снова поднялась тропинкой вверх по склону и направилась к библиотеке. Она просмотрела выпуски университетского журнала за последний сезон, читая с интересом то, на что раньше и не взглянула бы,– репортажи о крикете и имена под фотографиями команд. Автор репортажей, подписавшийся как «С.К.», придерживался в них этакой бойкой официальности. Он писал, к примеру, не об Ахилеше и Кабире, а о господине Миттале и господине Дуррани и их «превосходной седьмой калитке».
Оказалось, что Кабир был хорошим боулером и удовлетворительным бэтсменом
[165]. И хотя как бэтсмен он звезд с неба не хватал, он спас несколько матчей, поскольку оставался невозмутимым перед лицом значительных препятствий. И он, должно быть, невероятно быстрый раннер, потому что иногда ему приходилось сделать три пробега, а однажды случилось так, что и четыре. С.К. утверждал, что:
Автору сего репортажа не доводилось видеть ничего подобного. Это правда, что поле было не просто вязким, а тормозящим из-за утреннего дождя. Нельзя отрицать, что граница средней калитки на поле наших соперников находится далеко, и даже более того. Неоспоримо, что в рядах полевых игроков случился конфуз, один из них упал, преследуя мяч. Но запомнятся не эти отвлекающие обстоятельства. А вот что брахмпурцы будут вспоминать впоследствии: пересечение двух ртутных человеческих пуль, отрикошетивших от складки до складки и обратно со скоростью, более подходящей для беговой дорожки, чем для питча, и даже для нее необычайной. Господин Дуррани и господин Миттал пробежали четыре рана из четырех на мяче, который даже не пересек границу. И то, что они были на своей территории и оставили больше ярда в запасе, свидетельствует о том, что они не рисковали чрезмерно или необоснованно.
Лата читала и заново переживала матчи, осложненные давлением новизны даже для самих его участников, и чем больше она читала, тем сильнее влюблялась в Кабира – и того, которого она знала, и того, которого ей открывал рассудительный глаз С.К.
«Господин Дуррани,– подумала она,– это, наверное, совершенно другой мир».
Если, как сказал Кабир, он жил в городе, то более чем вероятно, что его отец преподавал в Брахмпурском университете. Лата, ведомая врожденным чутьем исследователя, не зная, чтó она ищет, теперь заглянула в толстый том календаря Брахмпурского университета и нашла то, что искала, в разделе «Факультет искусств: кафедра математики». Доктор Дуррани не возглавлял кафедру, но три заветные буквы после его имени указывали на то, что он был членом Королевского общества, превосходя двадцать прославленных профессоров.
А госпожа Дуррани? Лата произнесла эти два слова вслух, оценивая их. Как узнать о ней? А о брате и сестре, которая была у него до прошлого года? В последние несколько дней ее мысли вновь и вновь возвращались к этим неуловимым созданиям и тем немногим словам о них, сказанным вскользь. Но даже если бы она подумала о них в ходе того веселого разговора у дома господина Навроджи (а она не подумала), то все равно не смогла бы заставить себя спросить о них. Теперь-то, конечно, было уже поздно. Чтобы не потерять свою семью, она должна была скрыться от яркого солнечного луча, который внезапно озарил ее жизнь.
Выйдя из библиотеки, она попыталась подвести итоги. Совершенно ясно, что теперь она не сможет присутствовать на собрании Литературного общества Брахмпура в следующую пятницу.
«Лата: Куда?– сказала она про себя, засмеявшись на миг, и вдруг поняла, что плачет.– Не плачь!– велела она себе.– А то приманишь еще одного Галахада».
Это вновь рассмешило ее. Но смех не принес избавления и не утешил.
3.12
В следующую субботу утром Лата наткнулась на Кабира неподалеку от дома. Она как раз вышла на прогулку. Кабир сидел на велосипеде, прислонившись к дереву и глядя на нее с высоты, словно всадник. Его лицо было мрачным. Когда Лата его увидела, сердце ее забилось в горле. Избежать встречи было невозможно. Он явно поджидал ее.
Лата попыталась не трусить.
–Привет, Кабир.
–Привет. Я думал, ты никогда из дому не выйдешь.
–Как ты узнал, где я живу?
–Провел расследование,– сказал он без улыбки.
–У кого ты спрашивал?– поинтересовалась Лата, чувствуя себя немного виноватой за собственное «расследование».
–Это не важно,– сказал Кабир, покачав головой.
Лата огорченно посмотрела на него.
–Все экзамены сдал?– спросила она обычным тоном, но в голосе предательски сквозила нежность.
–Да, вчера,– не стал он вдаваться в подробности.
Лата печально уставилась на его велосипед.
Ее хотелось спросить: «Почему ты мне не сказал? Почему ты не рассказал мне о себе сразу же, как только мы перекинулись теми несколькими словами в книжном магазине, чтобы я могла убедиться, что ничего не чувствую к тебе?»
Но так ли часто они виделись на самом деле и были ли они достаточно близки, если можно так выразиться, для такого прямого, почти отчаянного вопроса? Испытывал ли он к ней те же чувства, что она к нему? Лата знала, что нравится Кабиру. Но много ли можно было прибавить к этому?
Он опередил ее возможные вопросы:
–Почему ты вчера не пришла?
–Не могла,– сказала она беспомощно.
–Не скручивай конец дупатты, ты ее помнешь.
–Ой, извини.– Лата удивленно взглянула на свои руки.
–Я тебя ждал. Я пришел рано. Просидел всю лекцию. Я даже жевал маленькие каменные пирожные госпожи Навроджи. К тому времени я здорово нагулял аппетит.
–О, я не знала, что существует госпожа Навроджи,– сказала Лата, ухватившись за замечание.– Я все думала, откуда взялось его стихотворение, как оно там называлось… «Неотвязная страсть»? Можешь представить ее реакцию на него? Как она примерно выглядела?
–Лата,– с некоторой болью сказал Кабир,– в следующий раз спросишь меня, была ли интересной лекция профессора. Была, но мне было все равно. Госпожа Навроджи толстая и светлокожая, но мне все равно. Почему ты не пришла?
–Я не могла,– тихо сказала Лата.
Было бы лучше, думала она, если бы ей удалось вызвать в себе немного гнева, чтобы ответить на его вопросы. Но все, что ей удалось пробудить в себе,– это смятение.
–Тогда пойдем со мной и выпьем кофе в университетском кафе.
–Я не могу,– сказала она; юноша удивленно покачал головой.– Я действительно не могу,– повторила она.– Пожалуйста, дай мне уйти.
–Я не держу тебя,– сказал он.
