Водитель отвернулся. Рикша-валла рассердился еще больше:
–Ты, скотина! Некогда мне с тобой спорить! Если не заплатишь мне за ущерб, твоей машине не поздоровится!
Водитель, наверное, ответил бы какими-нибудь оскорблениями, но поскольку в машине сидели его наниматели и они нервничали, он оставался скуп на слова.
Мимо проехал еще один рикша-валла и ободряюще крикнул:
–Правильно, брат, не бойся!
Вокруг успело собраться человек двадцать зевак.
–Ох, заплати ему – и вперед!– сказала одна из дам с заднего сиденья.– Слишком жарко спорить.
–Три рупии!– повторил рикша-валла.
Хареш уже собирался выпрыгнуть из кузова рикши, чтобы положить конец этому вымогательству, когда водитель машины внезапно бросил в рикшу монету в восемь анна.
–Возьми это и отвали!– сказал водитель, уязвленный до ярости своей беспомощностью.
Когда машина уехала и толпа рассеялась, рикша-валла запел от восторга. Он наклонился и выпрямил погнутые спицы. Через двадцать секунд они снова были в пути.
4.4
–Я всего пару раз был у Джагата Рама, так что мне придется уточнить дорогу, когда мы доберемся до Равидаспура,– сказал Кедарнат.
–Джагат Рам?– спросил Хареш, все еще думая о случае со спицами и злясь на рикша-валлу.
–Сапожник, мастерскую которого мы собираемся увидеть. Он из джатавов. Раньше был одним из корзиночников, о которых я тебе рассказывал. Тех, которые приносят свою обувь на Мисри-Манди, чтобы продать любому торговцу, который захочет купить.
–А сейчас?
–Теперь у него есть своя мастерская. Он надежен, в отличие от большинства сапожников, которым становится плевать на сроки и обещания, если у них в кармане заведется немного денег. У него большой опыт. И он не пьет – много не пьет, во всяком случае. Я попробовал дать ему небольшой заказ на несколько десятков пар, и он отлично выполнил работу. Теперь он может нанять двух-трех человек, помимо собственной семьи. Это помогло и мне, и ему. И возможно, ты захочешь увидеть, соответствует ли качество его работы вашим «кокковским» стандартам. Если да…– Кедарнат оставил вторую часть предложения висеть в воздухе.
Хареш кивнул и ободряюще улыбнулся.
После небольшой паузы Хареш сказал:
–Сейчас, когда мы ушли из переулков, стало жарко. И пахнет хуже, чем на сыромятне. Где мы? В Равидаспуре?
–Еще нет. Это с другой стороны железной дороги, и там пахнет не так уж плохо. Да, тут есть участок, где заготавливают кожу, но это не полноценная сыромятня, не как та, что на Ганге…
–Может, нам стоит спуститься и посмотреть?– с интересом сказал Хареш.
–Но здесь не на что смотреть!– возразил Кедарнат, прикрывая нос.
–Ты бывал тут раньше?– спросил Хареш.
–Нет!
Хареш засмеялся.
–Стой!– крикнул он рикша-валле.
Не обращая внимания на протесты Кедарната, он вынудил его спешиться, и они вдвоем зашли в лабиринт зловонных троп и низких хижин, обращенных к дубильным ямам.
Грязные тропинки внезапно оборвались на большом открытом пространстве, окруженном лачугами и испещренном круглыми ямами, вырытыми в земле и выложенными затвердевшей глиной. Отовсюду поднимался ужасный смрад. Харешу стало дурно. Кедарната чуть не вырвало от отвращения. Солнце палило нещадно, и от жары зловоние становилось еще хуже. Некоторые ямы были заполнены белой жижей, другие – коричневой кожевенной бурдой. Темные тощие мужчины, одетые в одни лунги, стояли по бокам от ям, соскребая жир и щетину с кучи шкур. Один из них стоял в яме и, казалось, сражался с громадной шкурой. Свинья пила из канавы с застоявшейся черной водой. Двое детей с грязными, спутанными волосами играли возле ям. Стоило им увидеть незнакомцев, они мгновенно замерли и уставились на них.
–Если ты хотел увидеть весь процесс с самого начала, я мог бы отвезти тебя туда, где с мертвых буйволов снимают кожу и оставляют туши грифам,– насмешливо сказал Кедарнат.– Это неподалеку от недостроенной объездной дороги.
Хареш, немного жалея о том, что заставил своего товарища сопроводить его сюда, покачал головой. Он взглянул на ближайшую хижину. Она была пуста, если не считать простой мездрильной машины
[194]. Хареш подошел и осмотрел ее. В соседней лачуге находились древняя двоильная машина и дубильная яма. Трое молодых людей натирали черной пастой шкуру буйвола, лежащую на земле. Рядом лежала белая куча соленых овчин.
Заметив незнакомцев, работники оторвались от своего занятия и уставились на них. Никто не произносил ни слова. Ни дети, ни трое юношей, ни те самые двое незнакомцев. Наконец Кедарнат нарушил тишину.
–Господа,– сказал он, обращаясь к одному из троих молодых людей,– мы только что приехали, чтобы посмотреть, как готовят кожу. Не могли бы вы показать?
Юноша внимательно посмотрел на него, затем уставился на Хареша, разглядывая его белоснежную шелковую рубашку, его броги, его портфель и общий деловой вид.
–Откуда вы?– спросил он Кедарната.
–Мы из города. Едем в Равидаспур. Я работаю с одним из местных жителей.
Равидаспур, где жили сапожники, находился по соседству. Но если Кедарнат думал, что расположит к себе здешних кожевников, говоря о том, что некий сапожник – его коллега, то он ошибался. Среди кожевников, или чамаров, существовала четкая иерархия. Сапожники вроде того, к которому они направлялись, смотрели на свежевальщиков и кожевников свысока. И те отвечали им взаимной неприязнью.
–Это район, в который мы не любим ездить,– сказал вскоре один из молодых людей.
–Откуда вы берете пасту?– спросил Хареш после паузы.
–Из Брахмпура,– ответил юноша без уточнений.
Вновь воцарилось долгое молчание. Затем появился старик с мокрыми руками, с которых капала какая-то темная, липкая жидкость. Он стоял у входа в хижину и наблюдал за ними.
–Эй! Это дубильная вода… пани!– сказал он по-английски, прежде чем снова перешел на грубый хинди. Его голос дрожал. Старик был пьян. Он взял кусок грубой, окрашенной в красный цвет кожи и сказал:– Это лучше вишневой кожи из Японии! Вы слышали о Японии? Я сражался с ними и победил! Лакированная кожа из Китая? Я могу обставить их всех! Мне шестьдесят лет, и я знаю все пасты, все масалы
[195], все техники…
Кедарнат начал волноваться и попытался выбраться из хижины. Старик преградил ему путь, вытянув руки в стороны в рабском, агрессивном жесте.
