–Мой зять тоже торгует обувью,– сказал Пран.– Возможно, вы встречались с ним. У него магазин на «Обувном рынке Брахмпура».
–Возможно,– сказал Хареш.– Хотя из-за забастовки не все торговцы могут открыть свои лавки. Как его зовут?
–Кедарнат Тандон.
–Кедарнат Тандон! Ну конечно я его знаю! Он столько всего мне показал…– Хареш был очень доволен.– На самом деле именно из-за этого Сунил остался босиком. Значит, ты его сала…
[203] извини, я имею в виду, ты брат Вины. Старший или младший?
Сунил вернулся в беседу.
–Старший,– сказал он.– Младший тоже приглашен – Ман,– но этим вечером он, кажется, занят?
–Ну, скажи-ка мне,– спросил Пран, решительно повернувшись к Сунилу,– есть ли какой-то особый повод для этой вечеринки? Сегодня же не твой день рождения?
–Нет, вовсе нет. И ты не слишком хорошо умеешь менять тему. Но я позволю тебе увернуться, потому что у меня к вам вопрос, доктор Капур. Кое-кто из моих лучших учеников пострадал по вашей милости. Почему вы были так жестоки – ты и твой дисциплинарный комитет, или как они это называют?– комиссия по социальному обеспечению студентов? К мальчикам, которые всего-то слегка пошалили на праздник Холи.
–Слегка пошалили?!– воскликнул Пран.– Те девчонки выглядели так, словно их выкрасили синими и красными чернилами. Хорошо, что они не схватили пневмонию. Плюс это совершенно неоправданное лапанье…
–Но выгонять мальчиков из общежития и угрожать им исключением?
–Ты считаешь это жестоким?– спросил Пран.
–Конечно! В то время, когда они готовятся к выпускным экзаменам!
–Они определенно не готовились к экзаменам на Холи, когда решили – кажется, некоторые из них даже под бхангом – штурмовать женское общежитие и запереть коменданта в общей комнате.
–Ах, эту бессердечную стерву!– снисходительно сказал Сунил и рассмеялся, представив комендантшу запертой – возможно, даже в отчаянии колотящую в дощатую дверь.
Комендантша была суровой, хотя и довольно красивой женщиной, которая держала своих подопечных в ежовых рукавицах, использовала много косметики и сверлила взглядом насквозь любую студентку, осмелившуюся сделать то же самое.
–Да ладно, Сунил, она довольно привлекательна – я думаю, ты питаешь к ней слабость!
От этой нелепой идеи Сунил фыркнул:
–Держу пари, она просила исключить их немедленно. Или поучить манерам. Или посадить на электрический стул, как тех русских шпионов в Америке
[204]. Беда в том, что никто из вашей комиссии не помнит, какими они сами были в студенческие годы!
–Как бы ты поступил на месте коменданта?– спросил Пран.– Или на нашем месте, коль на то пошло? Родители девушек взялись бы за оружие, если бы мы не приняли меры. Но даже помимо этого, я не думаю, что наказание было несправедливым. Некоторые члены комиссии настаивали на исключении.
–Кто? Проктор?
–Ну, пара человек…
–Давай-давай, не скрывай, тут все свои!– сказал Сунил, широкой рукой обнимая Прана за костлявые плечи.
–Нет, правда, Сунил, я уже и так слишком много сказал.
–Ты, конечно же, голосовал за помилование.
Пран серьезно ответил на дружеский сарказм:
–Представь себе – да, я был тем, кто просил о снисхождении! Я думал о том, что случилось, когда Ман решил сыграть в Холи с Моби Диком!
Об инциденте с профессором Мишрой к тому времени было известно всему университету.
–О, кстати,– вмешался в разговор физик.– А что слышно о твоей должности на кафедре?
Пран медленно вдохнул.
–Ничего,– сказал он.
–Но вот уже несколько месяцев у вас открыта вакансия.
–Я знаю,– сказал Пран.– Это даже рекламировалось, но они, кажется, не хотят назначать дату собрания отборочной комиссии.
–Это неправильно. Я поговорю с кем-нибудь из «Брахмпурской хроники»,– сказал молодой физик.
–Да-да!– с энтузиазмом сказал Сунил.– Нам стало известно, что, несмотря на хроническую нехватку персонала на факультете английского языка нашего известного университета и наличие более чем подходящего кандидата на должность, которая вакантна уже долгое время…
–Пожалуйста,– сказал Пран с тревогой в голосе.– Пусть все просто идет своим чередом. Не привлекайте к этому газеты!
Некоторое время Сунил что-то обдумывал с серьезным видом.
–Ну ладно, ладно тебе, выпей!– внезапно сказал он.– Почему же ты сидишь без выпивки?
–Сперва он полчаса маринует меня, не предлагая выпить, а затем спрашивает, почему я не пью! Я буду виски с водой,– сказал Пран, уже не так возбужденно.
Вечер продолжался, и все разговоры перешли к городским новостям, постоянным низким показателям Индии в международных соревнованиях по крикету («Сомневаюсь, что мы когда-либо выиграем хотя бы отборочный тур»,– сказал Пран с уверенным пессимизмом), к политике в Пурва-Прадеш и мире в целом, а также к особенностям разных преподавателей – как из университета Брахмпура, так и – для стефанцев – из колледжа Святого Стефана в Дели. К удивлению «нестефанцев», стефанцы ворчливым хором затянули: «В моем классе я скажу одно: ты можешь не понимать, можешь не желать понять, но ты поймешь!»
Ужин был подан, и был он скуден, как и предвидел Пран. Сунил, несмотря на все его добродушные издевательства над друзьями, сам подвергался издевательствам со стороны старого слуги, чья привязанность к господину (которому он служил еще с тех пор, как Сунил был ребенком) была равна нежеланию этого самого слуги выполнять какую-либо работу. За ужином произошла дискуссия – довольно бурная и бессвязная, поскольку под воздействием виски ее участники находились либо в воинственном, либо в эксцентричном расположении духа – об экономике и политической ситуации. Полностью разобраться в ее содержании было сложно, но отчасти дело обстояло так:
–Послушайте, единственная причина, по которой Неру стал премьер-министром, заключалась в том, что он был любимчиком Ганди. Это всем известно. Все, что он умеет,– толкать свои чертовски длинные речи, которые ни к чему не ведут. Он даже никогда, похоже, ни на чем не настаивает. Просто вдумайтесь! Даже в партии Конгресс, где Тандон и его соратники прижимают его к стенке, что он делает? Он просто соглашается, и мы имеем то, что…
–Но что он может сделать? Он не диктатор.
–Не будете ли вы любезны не перебивать? Я спрашиваю, могу ли я высказать свою точку зрения? После этого вы вольны говорить все, что захотите, и сколько вам будет угодно! Так что же делать Неру? Я имею в виду: что же он делает? Он получил сообщение от некоего общества, которое просило его выступить, и он сказал: «Мы часто ощущаем тьму». Тьма… кого волнует его тьма и что творится в его голове? Его голова может быть красивой, словно роза, которая отлично будет смотреться в петлице, но нам нужен человек с твердым сердцем, а не с чутким. Это его долг как премьер-министра – вести страну. А у него просто не хватает силы характера.
