–Ну…
–Что «ну»?
–Вы говорите просто об управлении страной. Для начала попробуйте накормить людей. Удержать индусов от истребления мусульман… или же наоборот. И попробуйте отменить заминдари, в чем вам будут препятствовать на каждом шагу.
–Он не делает этого как премьер-министр – доходы от земли не являются главным предметом вопроса. А государство – является. Неру будет произносить расплывчатые речи, но вы спроси́те Прана – кто на самом деле мозг, стоящий за нашим законопроектом об отмене заминдари?
–Да,– признал Пран,– это мой отец. Во всяком случае, мама говорит, что он работает ужасно много и иногда возвращается из секретариата за полночь, уставший как собака, а затем читает до утра, чтобы подготовить аргументы к завтрашнему дню в Заксобрании.– Он коротко рассмеялся и покачал головой.– Мама волнуется, потому что он портит свое здоровье. «Двести статей – сотня язв»,– считает она. И теперь, когда законопроект об отмене заминдари в Бихаре объявлен неконституционным, все в панике. Словно недостаточно такого повода для паники, как проблемы в Чоуке.
–А что за проблемы в Чоуке?– спросил кто-то, думая, что Пран имел в виду событие, случившееся буквально сегодня.
–Раджа Марха и его проклятый храм Шивы,– сразу же сказал Хареш. Хотя он и был здесь единственным приезжим, но уже узнал кое-какие факты от Кедарната и принял их близко к сердцу.
–Не называйте его проклятым храмом Шивы,– сказал историк.
–Этот проклятый храм Шивы уже стал причиной достаточного количества смертей.
–Как ты, индус, можешь называть храм проклятым! В зеркало на себя глянь! Британцы ушли, если вам нужно напомнить, так что не строй из себя их подобие! Проклятый храм, проклятые туземцы…
–О боже! Я все-таки выпью еще,– сказал Хареш Сунилу.
По мере того как обсуждение вскипало и утихало за ужином и после него, люди собирались в тесные компании или связывались с дурными. Пран отвел Сунила в сторону и небрежно спросил:
–Этот парень, Хареш, женат или как?
–Или как.
–То есть?– спросил Пран, нахмурившись.
–Он не женат и не помолвлен,– ответил Сунил.– Но он определенно «или как».
–Сунил, не говори загадками! Сейчас полночь.
–Вот что бывает, когда кое-кто опаздывает на мои вечеринки! Прежде чем ты пришел, мы долго говорили о нем и о той сардарни, Симране Каур, которой он до сих пор увлечен. И почему час назад я не вспомнил ее имени? Был куплет о нем в колледже:
Гаур за ним гналась,
к Каур питал он страсть.
Был непорочен —
все в прошлом, впрочем
[205].
Я не могу поручиться за факты второй строки. Но в любом случае по его лицу сегодня было ясно, что он все еще любит ее. И я не могу его винить. Я встречал ее когда-то – настоящая красавица.
Сунил Патвардхан прочитал двустишие на урду о черных муссонных тучах ее волос.
–Ну-ну,– сказал Пран.
–Но зачем ты хочешь это знать?
–Не важно,– пожал плечами Пран.– Я думаю, что он человек, который знает, чего хочет, и мне просто интересно.
Чуть позже гости начали расходиться. Сунил предложил всем посетить Старый Брахмпур, «чтобы узнать, не происходит ли чего-нибудь».
–Сегодня в полуночный час,– проинтонировал он певучим голосом Неру,– пока мир спит, Брахмпур пробудится к жизни и свободе.
Проводив своих гостей к двери, Сунил внезапно расстроился.
–Доброй ночи,– мягко пожелал он, а затем прибавил более меланхолическим тоном:– Спокойной ночи, дамы, доброй ночи, милые дамы, спокойной ночи, спокойной ночи…
И немного позже, когда он закрыл дверь, пробормотал мелодично незавершенную каденцию, которой Неру заканчивал свои речи на хинди:
–Братья и сестры – джай Хинд!
[206]
А вот Пран пошел домой в приподнятом настроении. Ему понравилась вечеринка, он наслаждался возможностью побыть вдали как от работы, так и – он вынужден был признать – от семейного круга в лицах жены, свекрови и невестки.
–Какая жалость,– думал он,– что Хареш уже в некотором смысле занят…
Несмотря на его неправильные цитаты, Прану он понравился, и Пран задавался вопросом, может ли Хареш стать возможной «перспективой» для Латы. Пран беспокоился о ней. С тех пор как раздался тот злополучный телефонный звонок за ужином несколько дней назад, она была сама не своя. Но даже с Савитой стало сложно разговаривать о ее сестре.
«Иногда,– подумал Пран,– я чувствую, что они видят во мне незваного гостя, сующего нос в личные дела семейства Мера».
4.9
Хареш сделал над собой усилие, чтобы проснуться рано,– голова гудела после вчерашнего – и нанял рикшу до Равидаспура. С собой он взял колодки и прочие обещанные материалы, а также туфли Сунила. По дорожкам между глинобитными хижинами сновали люди в отрепьях. Мальчишка тащил за веревку кусок деревяшки, а другой пытался попасть по ней палкой. Переходя по шаткому мостику, Хареш заметил густые белесые испарения, поднимающиеся над черной водой сливной канавы, в которой люди совершали утренние омовения. «Как они могут жить в таких условиях?»– подумал он.
Пара электрических проводов небрежно болталась, свисая с шестов, или обвивала сучья пыльных окрестных деревьев. Жители нескольких хижин без разрешения подключились к этой скудной сети, примотав проволоку к главной линии. В темных недрах других лачуг мерцали тусклые огоньки самодельных масляных ламп: жестянки, наполненные керосином, коптящие и наполняющие хижины едким дымом. Ребенок, собака или теленок легко могли уронить такую жестянку – именно так порой и начинались пожары, перекидываясь с хижины на хижину и выжигая все, что было спрятано в соломе на черный день, включая драгоценные продовольственные карточки. Хареш покачал головой, сокрушаясь о такой небрежности.
Дойдя до мастерской, он застал самого Джагата Рама на крыльце. Тот сидел в одиночестве под приглядом маленькой своей дочки. Но, к возмущению Хареша, мастерил он не броги, а деревянную игрушку: кошку, кажется. Он был так поглощен струганием, что крайне удивился, когда заметил Хареша. Положив недоструганную кошку на ступеньку, он встал ему навстречу.
–Раненько вы пришли,– сказал он.
–Да, пришел,– бесцеремонно ответил Хареш,– и вижу, что вы заняты вовсе не тем. Я, со своей стороны, напрягся и все сделал, чтобы снабдить вас материалами как можно быстрее, но я не собираюсь работать с теми, на кого нельзя положиться.
Джагат Рам погладил ус. Глаза его тускло вспыхнули, а речь приобрела отрывистость, почти стаккато.
–Тут такое дело…– начал он.– Вы бы хоть спросили сперва… Вот какое дело-то… неужто вы считаете, что я не держу своего слова?
