Они признавали равных Аллаху,
чтобы сбить других с Его пути.
Скажи: «Пользуйтесь благами,
но ваш путь лежит в Огонь»
[212].
Благоговейная, потрясенная тишина повисла после этих слов.
–…И прямо сейчас,– крикнул имам, задыхаясь, в новом припадке исступления,– пока я говорю, они строят козни, намереваясь помешать нашей вечерней молитве: будут дудеть в свои раковины, чтобы заглушить призыв муэдзина. При всем своем невежестве они исполнены коварства. Они уже избавляются от полицейских-мусульман, чтобы община Аллаха осталась без защиты. Затем они могут напасть и сделать нас рабами. Теперь совершенно ясно, что мы живем не на земле защиты, а на земле вражды. Мы обращались к закону, взывая к справедливости, но нас вышвырнули в те самые двери, в которые мы вошли умолять. Министр внутренних дел поддерживает храмовый комитет и его духовного вдохновителя – этого развратного буйвола раджу Марха! Да не осквернятся наши святыни близостью нечистот – пусть не случится это никогда,– но что спасет нас теперь, когда мы остались беззащитны перед клинками наших врагов на земле индусов, что спасет нас, кроме собственных усилий, наших собственных…– Он с трудом перевел дух и истошно воззвал:– Наших собственных действий, чтобы защитить себя. И не только себя, не только наши семьи, но и эти несколько пядей мостовой, принадлежавшей нам веками, где мы раскатывали молитвенные коврики и воздевали руки, в слезах обращаясь к Всемогущему. Пяди земли, истонченные от усердия веры наших предков, нашей преданности и, если на то будет воля Аллаха, предназначенные нашим потомкам. Но не страшитесь, Аллах сделает так, как пожелает, не бойтесь, Аллах пребудет с вами:
Неужели ты не видел, как Господь твой поступил с адитами,
народом Ирама, обладавшим колоннами,
подобных которым не было сотворено в городах?
С самудянами, рассекавшими скалы в лощине?
С фараоном, владевшим кольями?
Они преступали границы дозволенного в городах
и распространяли в них много нечестия.
Тогда твой Господь пролил на них бич мучений.
Воистину, твой Господь на страже
[213].
О Господь! Помоги тем, кто поддерживает религию пророка Мухаммеда, мир ему. Дай нам силы сделать то же самое. Сделай слабыми тех, кто ослабляет религию Мухаммеда. Хвала Аллаху, Господу всего Сущего.
Пухлый имам спустился с кафедры и снова повел народ к молитве.
В тот же вечер начался бунт.
5.3
Согласно инструкциям министра внутренних дел большинство полицейских разместили в самых болезненных точках Мисри-Манди. В полицейском участке Чоука к вечеру осталось всего около пятнадцати полисменов. Как только призыв на молитву завибрировал в вечернем небе над минаретом мечети Аламгири, его, то ли по несчастливой случайности, то ли с целью намеренной провокации несколько раз перекрывали гудки раковины. Обычно от такого просто сердито отмахнулись бы. Но не сегодня.
Никто не понял, каким образом мужчины, собиравшиеся в узких проулках мусульманской части Чоука, превратились в многолюдную толпу. Только что они – по одному или маленькими группами – просто шли по переулкам на молитву в мечеть, и вот они уже сплотились в большие группы, возбужденно обсуждая зловещие сигналы, которые только что услышали.
После дневной проповеди прихожане были не в том настроении, чтобы послушаться голоса здравого смысла, призывающего к сдержанности. Пара наиболее рьяных членов комитета «Аламгири Масджид Хифазат» бросили в толпу несколько подстрекательских реплик, несколько местных горячих голов и головорезов распалили себя и окружающих до крайности, толпа росла, когда узкие переулки перетекали в более широкие переулки, ее плотность и скорость увеличивались, ощущение неясной решительности усиливалось. Разрозненное превратилось в единое целое – раненое и разъяренное, желающее ранить в ответ и утолять свою ярость.
Из толпы то и дело раздавались крики: «Аллаху Акбар!»– их было слышно даже в полицейском участке. В толпу вливались люди с палками в руках. Двое или трое вооружились ножами. Они шли не к мечети, а к недостроенному храму рядом с ней. Он был рассадником богохульства, и его следовало сровнять с землей.
Поскольку окружной комиссар полиции был занят в Мисри-Манди, молодой судья-магистрат округа Кришан Дайал самолично прибыл в высокое розовое здание главного полицейского участка часом ранее, чтобы гарантировать порядок в районе Чоука. Он опасался напряженности, часто возрастающей по пятницам. Узнав о проповеди имама, он спросил у котвала – так назывался заместитель начальника полиции города,– как он планирует защищать район.
Однако котвал Брахмпура был ленив и желал только одного – чтобы его оставили в покое и он мог мирно брать взятки.
–Поверьте мне, господин, проблем не будет,– уверил он окружного магистрата.– Агарвал-сахиб только что звонил мне лично. Он говорит, мне следует поехать в Мисри-Манди, чтобы присоединиться к ПК,– так что я отправляюсь туда, господин, как только вы покинете участок, разумеется.– И он поспешно удалился, прихватив с собой двоих младших офицеров, оставив котвали фактически на попечении главного констебля.– Я немедленно отошлю сюда инспектора, господин,– заверил он.– Вам не нужно здесь оставаться, господин,– прибавил он заискивающе.– Время позднее. Все спокойно. Рад сообщить, что после предыдущих волнений в мечети мы разрядили обстановку.
Кришан Дайал остался с отрядом из примерно дюжины констеблей, подумав, что дождется возвращения инспектора, а потом решит, идти ли домой. Его жена привыкла, что он возвращается в неурочное время, и дождется его, звонить ей нет необходимости. Магистрат не ожидал, что может начаться бунт, он просто чувствовал, что напряжение растет и рисковать не стоит. Он был уверен, что министр внутренних дел ошибся, выбирая между Чоуком и Мисри-Манди, но министр внутренних дел был, пожалуй, самым влиятельным человеком после главного министра, а он сам – всего лишь ОМ.
Так он сидел в спокойном, но несколько встревоженном расположении духа, когда услышал то, что вспомнят несколько полицейских при последующем расследовании – расследовании, которое положено проводить старшему офицеру после каждого приказа открыть огонь. Сперва окружной магистрат услышал одновременное гудение раковины и крики муэдзина. ОМ они слегка обеспокоили, но в донесениях относительно проповеди имама не цитировались его пророческие слова о раковине. Затем, чуть погодя, долетел приглушенный рокот голосов, издалека доносились крики, и крики эти все усиливались. Еще до того, как он смог различать отдельные возгласы, Дайал сообразил, чтó именно кричат,– по направлению, откуда они доносились и общей форме и пылу звучания. Он послал полицейского на самый верх здания – на третий этаж – определить, где находится толпа. Толпы видно не было – ее загораживал лабиринт домов,– но головы зевак на крышах домов были повернуты в одну сторону, так что удалось обозначить ее местонахождение. Когда крики «Аллаху Акбар! Аллаху Акбар!» приблизились, Дайал незамедлительно велел маленькому отряду из двенадцати констеблей выстроиться вместе с ним в шеренгу – винтовки наготове – перед фундаментом и зачатками стен храма Шивы. У него в мозгу промелькнула шальная мысль, что, несмотря на службу в армии, он не научился мыслить тактически в условиях городского бунта. Неужели нельзя придумать ничего лучше, чем исполнить этот безумный жертвенный долг, стоя у стены перед лицом превосходящих сил противника?
