Министр внутренних дел не попался на приманку. На самом деле старик мог говорить вполне искренне.
–И все же – имеем, что имеем,– ответил он.
–Дочка Махеша Капура приходила на днях,– рискнул Рай Бахадур.
А вот это замечание точно не было невинным. Или было? Возможно, Рай Бахадур просто говорит, что в голову приходит.
–Да, хорошая она девушка,– сказал Л.Н.Агарвал. Он задумчиво пригладил шевелюру по всему периметру. Затем, после паузы, прибавил спокойно:– Я могу справиться с городом. Не рост напряженности меня тревожит. Десять Мисри-Манди и двадцать Чоуков – это ничто. А вот политика… политики…
Рай Бахадур позволил себе улыбнуться. Улыбка тоже была несколько надтреснутая – словно отдельные гравюры из диптиха его старческого лица медленно, с трудом меняли конфигурацию.
Л.Н.Агарвал тряхнул головой и затем продолжил:
–До двух часов пополудни сегодня ЧЗСы топтались вокруг меня, словно цыплята возле несушки. Все были в панике. Главный министр уезжает из города на несколько дней, и вот, глядите, что происходит в его отсутствие! Что скажет Шармаджи, когда вернется? Какая от всего этого выгода для фракции Махеша Капура? В Мисри-Манди они возбудили джатавов, в Чоуке – мусульман. Как это скажется на джатавском и мусульманском электорате? До всеобщих выборов осталось всего несколько месяцев. Уйдут ли эти голоса из зоны влияния ИНК? Если да, то в каком количестве? Один или два джентльмена даже спросили, существует ли опасность дальнейших столкновений,– хотя обычно это заботит их в последнюю очередь.
–И что же вы сказали им, когда они прибежали к вам?– поинтересовался Рай Бахадур.
Его старшая невестка – архиведьма, согласно демонологии Прийи,– только что принесла чай. Голова у архиведьмы была покрыта сари. Она налила чай, бросила на мужчин пронзительный взгляд, обменялась с ними несколькими словами и ушла. Нить разговора ускользнула мимоходом, но Рай Бахадур, вероятно памятуя о перекрестных допросах, коими славился в свое время, мягко вернул ее назад.
–О, ничего не сказал,– ответил Л.Н.Агарвал совершенно невозмутимо.– Я просто говорю им все необходимое, чтобы они оставили меня в покое.
–Ничего?
–Да. Ничего особенного. Только сказал, что страсти улягутся. Что сделано, то сделано. Что немного дисциплины никогда еще не вредило. Что до всеобщих выборов еще по-прежнему далеко. И все в таком ключе.– Агарвал отхлебнул чая и прибавил:– Суть в том, что в стране существуют гораздо более важные вещи, над которыми следует подумать. И главное – продовольствие. Бихар практически голодает. А если сезон дождей будет плохим, то и нас ждет то же самое. С мусульманами, угрожающими нам изнутри или из-за границы, мы как-нибудь справимся. Если бы не мягкосердие Неру, мы бы справились с ними еще несколько лет назад. А теперь еще джатавы эти,– на лице его появилось брезгливое выражение,– эти представители зарегистрированной касты снова создают проблемы. Но мы еще посмотрим…
Рам Вилас Гойал все это время сидел молча. Однажды он слегка нахмурил брови, в другой раз кивнул.
«Вот за что я люблю своего зятя,– размышлял Л.Н.Агарвал. Он далеко не немтырь, но умеет молчать». И он снова решил, что выбрал отличную партию для дочери. Прийя еще тот провокатор, но муж ее просто не поддастся на провокации.
5.5
Тем временем наверху Прийя общалась с Виной, пришедшей ее навестить. Но это был не просто светский визит, это была чрезвычайная ситуация. Вина была ужасно расстроена. Придя домой, она обнаружила, что Кедарнат не просто сидит, закрыв глаза,– он уткнулся лицом в ладони. Это было гораздо хуже его обычного оптимистического возбуждения. Он не хотел ни о чем говорить, но ей в конце концов удалось вытянуть из него признание, что муж оказался в очень тяжелой финансовой ситуации. Из-за пикетов и размещения полиции в Чоуке оптовый обувной рынок, доселе только тормозивший, полностью замер. Каждый день приходили все новые чеки, а у него просто не было наличных, чтобы их оплатить. Те, кто был должен ему – в частности, два крупных магазина в Бомбее,– придерживали выплаты за прошлые поставки, так как не были уверены, что он сможет обеспечить поставки в будущем. Поставок от людей вроде Джагата Рама, работавших под заказ, было недостаточно. Чтобы обеспечить заказы, которые он получил от покупателей со всей страны, ему нужна была обувь из корзин джатавов, а те в последнее время не осмеливались появляться в Мисри-Манди. Но самой насущной проблемой оставалась оплата текущих чеков. Ему некуда было податься, все его партнеры сами едва сводили концы с концами, наличности у них было очень мало. Просить взаймы у тестя он ни за что не стал бы. Кедарнат был в полном отчаянии. Он попытается еще раз поговорить с кредиторами – ростовщиками, державшими его векселя, и их комиссионерами, которые придут за деньгами в назначенный час. Он постарается их убедить, что никому не будет выгодно, если его и таких, как он, припрут к стенке в кредитном кризисе. Такая ситуация не может продолжаться вечно. Он не неплатежеспособен, просто неликвиден. Но ответ их он знал заранее. Он знал, что деньги, в отличие от труда, не связаны с определенной профессией и могут перетекать от обуви, скажем, к морозильным камерам. Без переквалификации, без сомнений или угрызений. Нужно только ответить на два вопроса: «Какова выгода?» и «Каков риск?».
Вина пришла к Прийе не за финансовой поддержкой, а за советом, как лучше продать драгоценности, которые мать подарила ей на свадьбу,– и поплакать у подруги на плече. Она принесла драгоценности с собой. После болезненного бегства семьи из Лахора остались жалкие крохи. Каждая вещь так много для нее значила, что она начинала плакать, едва подумав о том, что может навсегда ее потерять. У нее было только две просьбы: чтобы муж ничего не узнал, пока драгоценности не будут проданы, и чтобы ее отец с матерью оставались в неведении хотя бы несколько недель.
Разговаривали они торопливо, потому что в этом доме приватности не существовало и кто угодно мог в любую минуту войти в комнату Прийи.
–Мой отец здесь,– сказала Прийя.– Он внизу, обсуждает политику.
–Мы навсегда останемся подругами, несмотря ни на что,– внезапно сказала Вина и снова расплакалась.
Прийя обняла подругу, шепча слова утешения, и предложила быстренько прогуляться по крыше.
–В такую жару? Ты с ума сошла?
–Ну и что? Если выбирать между жарой и вмешательством моей свекрухи, я знаю, чтó предпочту.
–Я боюсь ваших обезьян,– выставила Вина вторую линию обороны.– Сперва они дерутся на крыше даловой фабрики, потом прыгают на вашу крышу. Шахи-Дарвазу пора переименовать в Хануман Двар
[215].
–Ничего ты не боишься, я тебе не верю,– сказала Прийя.– По правде сказать, я тебе завидую. Ты можешь гулять сама по себе в любое время. А посмотри на меня. И посмотри на эти балконные решетки. Обезьяны не пролезут сюда, а я не могу выбраться отсюда.
