Министр внутренних дел взглянул на священный фикус на гербе и сказал:
–Правительство полагает, что уважаемая депутат подразумевает под выражением «холодное оружие» такие предметы, как мечи, кинжалы, топоры и подобное оружие.
–Бытовые ножи также были изъяты у домохозяек,– сказала бегум Абида Хан скорее с насмешкой, чем заявляя.– И в каких же районах?
–Чоук, Хазрат-Махал и Каптангандж,– сказал Л.Агарвал.
–Не Мисри-Манди?
–Нет.
–Хоть в этом месте и находилось наибольшее количество полицейских?– настаивала бегум Абида Хан.
–Полицию пришлось в большом количестве перебросить в действительно горячие точки…– начал Л.Н.Агарвал.
Он осекся, слишком поздно осознав, что разоблачил себя этой фразой…
–Итак, уважаемый министр признаёт…– начала бегум Абида Хан. Ее глаза торжествующе сияли.
–Правительство ничего не признаёт. В отчете все будет подробно указано,– сказал министр внутренних дел, потрясенный признанием, которое она из него выудила.
Бегум Абида Хан презрительно улыбнулась, подумав, что этот реакционер, этот воинствующий враг мусульман только что своими же устами осудил себя достаточно, для того чтобы дальнейшее насаживание его на вертел было продуктивным. Ее вопросы градом посыпались на Агарвала:
–Почему были введены эти ограничения на холодное оружие?
–В целях предотвращения преступлений и случаев насилия.
–Случаев?
–Таких, как бунт разгоряченной толпы!– закричал он в усталой ярости.
–Как долго будут действовать эти ограничения?– спросила бегум Абида Хан, чуть ли не смеясь.
–Пока не будут отозваны.
–А когда правительство предлагает снять эти ограничения?
–Как только позволит ситуация.
Бегум Абида Хан осторожно села. Затем последовало ходатайство о переносе заседания палаты для обсуждения вопроса о стрельбе, но спикер справился с этим достаточно быстро.
Ходатайства об отсрочке удовлетворялись только в самых исключительных случаях кризиса или в чрезвычайных ситуациях, обсуждение которых не терпело отлагательств. Решение удовлетворить их или нет оставалось за спикером. Обсуждение темы полицейского расстрела, даже если бы таковой имел место – хоть, по его мнению, расстрела не было,– уже и так достаточно затянулось. Вопросы этой замечательной, почти неумолимой женщины фактически вылились в дебаты.
Спикер перешел к следующим вопросам, относящимся к повестке дня: во-первых, объявление законопроектов, принятых легислатурой штата, получивших одобрение губернатора штата или президента Индии, и, во-вторых, самый важный вопрос на повестке всего дня – продолжающиеся дебаты касательно законопроекта об отмене заминдари.
Но Л.Н.Агарвал не остался, чтобы послушать обсуждение законопроекта. Как только ходатайство об отсрочке обсуждения было отклонено спикером, он бежал – не прямо через колодец к выходу, а по проходу через галерею, а затем вдоль темной стены, обшитой деревянными панелями. Его напряжение и враждебность чувствовались по походке. Он бессознательно скомкал в руке свои бумаги. Несколько депутатов попытались поговорить с ним, выразить сочувствие. Он вырвался от них, незаметно прошел к выходу и направился прямиком в туалет.
5.8
Л.Н.Агарвал развязал шнуровку паджамы и встал у писсуара. Но он был настолько зол, что некоторое время не мог помочиться. Он уставился на длинную стену, облицованную белой плиткой, перед его глазами возник образ заполненной палаты, насмешливое лицо бегум Абиды Хан, нахмуренное, академическое выражение лица Абдуса Саляма, невыразимо мрачный взгляд Махеша Капура, терпеливый, но снисходительный взгляд главного министра, когда он убого пробирался через ядовитое болото вопросов. В туалете никого не было, кроме пары уборщиков, болтавших между собой. Некоторые слова из их разговора вызвали у Л.Н.Агарвала ярость. Они жаловались на трудности с получением зерна даже в государственных продовольственных магазинах. Они разговаривали небрежно, уделяя могущественному министру внутренних дел так же мало внимания, как и собственной работе. По мере того как они продолжали беседовать, чувство нереальности происходящего охватило Л.Н.Агарвала. Из внутреннего мира его собственных страстей, амбиций, ненависти и идеалов его вытащили в реальную, продолжающуюся и безотлагательную жизнь других людей, которые, оказывается, существовали помимо него самого. Ему даже стало немного стыдно за себя. Уборщики обсуждали фильм, который посмотрел один из них. Это оказался «Дидар».
–Но как играл Далип Кумар – ох, я прямо прослезился!– у него всегда такая тихая улыбка на губах, даже когда он поет самые грустные песни… такой добросердечный человек… слепой, но доставляющий радость всему миру…– Он начал напевать одну из самых известных песен из фильма:– «Не забывай дни детства…»
Второй мужчина, еще не смотревший фильма, присоединился к песне – с момента выхода фильма она была у всех на слуху. Затем он сказал:
–Наргис такая красивая на афише, что я вчера вечером твердо решил сходить в кино, но жена отбирает у меня деньги сразу после получки.
Первый рассмеялся:
–Так если бы она оставила тебе деньги, все, что ей досталось бы,– это пустые конверты и пустые бутылки.
Второй мужчина задумчиво продолжал, пытаясь воскресить в воображении божественные образы его героини:
–Расскажи, какая она была? Как она играла? Какой контраст – дешевая плясунья Нимми, или Пимми, или как там ее зовут… и Наргис – такая благородная, такая нежная…
Первый уборщик хмыкнул:
–Появись у меня когда-нибудь Нимми, я лучше буду жить с ней, чем с Наргис,– она слишком худая, слишком заносчивая. Да и вообще, какая разница? Она тоже одна из них.
Второй уборщик потрясенно посмотрел на товарища:
–Наргис?!
–Да-да, твоя Наргис. Как ты думаешь, каким манером она получила свой первый шанс сняться в кино?
И он засмеялся и опять начал напевать себе под нос. Его приятель помолчал и снова принялся мыть пол.
Мысли Л.Н.Агарвала, пока он слушал разговор уборщиков, переметнулись от Наргис к другой «одной из них»– Саиде-бай. И к теперь уже обычной сплетне о ее отношениях с сыном Махеша Капура. «Отлично!»– подумал он. Махеш Капур может до хруста закрахмалить свои изящно вышитые курты, но его сын лежит у ног проститутки.
Хотя ярость Агарвала уже слегка ослабела, он снова погрузился в знакомый мир политики и соперничества. Министр шел по изогнутому коридору, который вел к его кабинету, зная наперед: там, в кабинете, его ждут встревоженные сторонники. То хрупкое спокойствие, которое он обрел за последние несколько минут, развеется вмиг.
«Нет, лучше я пойду в библиотеку»,– пробормотал он себе под нос.
Наверху, в прохладной, тихой библиотеке Законодательного собрания, он сел, снял свою пилотку и подпер рукой подбородок. Двое других депутатов читали за длинными деревянными столами. Они подняли глаза, поздоровались с ним и продолжили свою работу. Л.Н.Агарвал закрыл глаза и попытался отрешиться от всего. Ему нужно было вновь обрести невозмутимость духа, прежде чем столкнуться с депутатами внизу. Но образ, возникший перед ним, когда он уставился в стену над писсуаром, никуда не исчез. Мысли вновь вернулись к яростной бегум Абиде Хан, и ему снова пришлось бороться с гневом и унижением. Как мало было общего между этой бесстыдной эксгибиционисткой, курившей в одиночестве и визжащей на публике, которая даже не последовала за своим мужем, когда тот уехал в Пакистан, но осталась в Пурва-Прадеш, чтобы мутить здесь воду, и его собственной покойной женой, матерью Прийи,– женщиной, которая украсила его жизнь годами бескорыстной заботы и любви.
