–Пан Спасович, спору нет, фигура видная, да исвязи его весьма обширны. Нодалеко он непойдет. Рисковать успешной карьерой пан адвокат врядли станет. Кстати, что-то Константина давно невидно?– неожиданно вспомнил оКнязеон.
–Пан Журавский ведет рассеянный образ жизни,– побледнела Катаржина.– Да ичеловек он неособо надежный, авот Спасович… Надеюсь, вжизни он нестоль свиреп, как его наружность. Я вот что подумала, Стась,– пододвинулась кмужниному уху женщина.– Сотрудничество с«Вестником Европы», как исмосковскими газетами, прекрасная ширма для нас, ноненадо увлекаться. Мыже здесь незатем, дабы статейку вгазету любой ценой тиснуть!
–Твоя правда, Китти,– живо отозвался наженину сентенцию Ржевуцкий.– Однако я уж обещал «Ведомостям» материал оплачевном состоянии переданных врусское владение польских помещичьих имений, когда мы были уних вредакции. Видно, ты запамятовала,– немог пережить писательского фиаско уСтасюлевича пан Станислав. Особенно нафоне безоговорочного успеха жены.
–Коли так, поезжай вМоскву, отдай им свой труд идоговорись опостоянном сотрудничестве,– думая освоем потаенном, вскинулась Катаржина.– Ая попробую прощупать почву среди здешних поляков. Скоро уж месяц, как мы вПетербурге, адело так инесдвинулось смертвой точки.
–Спору нет, Китти, однако пара неверных движений– иполитическая полиция сядет нам нахвост. Филеры Шувалова повсюду, аупомянутая тобой «ширма», как ты изволила окрестить нашу литературную деятельность, поможет скрыть подготовку кпокушению. Нельзя бросаться вэтот омут, необеспечив надежного прикрытия. Стасюлевич иредактор московских «Русских Ведомостей» пан Скворцов как раз то, что нам нужно,– потеребив ус, взялся засвою профессорскую бородку Ржевуцкий.
Толкуя жене онеобходимости обзавестись пресловутой «ширмой», пан Станислав испытывал определенные колебания вэффективности использования пистолетов при покушении нацаря. «Две попытки
24 оказались бесплодными, однако их ибыло лишь только две»,– мучительно сомневался он. Ктомуже застрелить из-за угла, вспину, ничего неподозревающего человека, пусть иврага, плохо вписывалось вего представления одворянском достоинстве ичести.
«Ноимператор нечастное лицо, аисточник угнетения, разорения исмерти, он их сгусток исосредоточие, так что обычные правила вего случае неуместны»,– настраивал себя наубийство Александра II Ржевуцкий. Зато того жандармского офицера, заявившегося всалон их вагона ипотребовавшего упана Станислава паспорт подданного империи
25, после чего подлейшим образом сунувшего нос всаквояж Катаржины, онбы застрелил неколеблясь. «Хорошо, что, пользуясь отсутствием соседей посалону ипредполагая визит жандармов, револьверы спрятали вмоих ботинках иее бурдалю
26, апрочие принадлежности для стрельбы рассовали покарманам одежды»,– усмехнулся Ржевуцкий, представив озадаченную физиономию офицера, узревшего сей интимный предмет выставленным навсеобщее обозрение возле пепельницы иего, сидевшего вносках.
Дабы скрыть торчавшую изобуви рукоятку ремингтона, Катаржина прикрыла ее вторым ботинком ибросила пару всаквояж, предварительно связав обувь веревкой, кою досмотрщик поленился развязать. Сбурдалю поступили затейливее. Оружие замотали материей иположили всосуд, вкоторый находчивая полячка воткнула букет фиолетовых хризантем, купленных напредыдущей остановке.
«Башмаки жмут, пан офицер»,– провел пяткой пошикарному ковру пан Станислав, чем вызвал нескрываемое неудовольствие вернувшейся состанции исоседствующей сними посалону дамы. «Нонедотакой,же степени тесны ваши туфли, дабы пренебрегать правилами хорошего тона!»– фыркнула разгневанная мадам, итут ее взгляд упал набукет вбурдалю. «Совсем приличия потеряли…»– потеряв дар речи, покраснела она идемонстративно пересела надругой диван.
Наблюдавший эту сцену жандарм лишь крякнул и, коснувшись цветов пальцами, растерянно посмотрел набезмятежно улыбавшуюся Катаржину, восседавшую напустых пистолетных ящиках, после чего отбыл исполнять свою службу далее.
–Апочемубы нам непривлечь твоего племянника-студента? Как я поняла, он уже успел пострадать отсамодержавия,– после затянувшегося молчания вопросила Ржевуцкая.
–Зося непростит мне этого, аего отец вызовет надуэль,– тяжело вздыхая, рассеянно пошутил пан Станислав.
–Чувства родителей Казимира мне близки ипонятны, однако мальчик вырос идавно выбрал свой жребий,– опустила непокорную вуальку налицо женщина.
Когда Ржевуцкая заявила мужу овыбранном жребии его племянника, она знала, очем говорила. Спервого дня приезда вПетербург ижизни вквартире профессора химии Андрея Николаевича Лиховцева Катаржина стала ловить насебе пламенные взгляды его сына, кои студент нестеснялся кидать напривлекательную тетку. Опасаясь скандала, она начала размышлять опереезде, атут, как нельзя кстати, освободилась квартира сверху, иповозвращении изМосквы поляки заняли ее, объяснив свое решение гостеприимным родственникам нежеланием их стеснять. Однако переезд наэтаж выше неизбавил Ржевуцкую отвнимания молодого человека, атолько распалил его страсть.
Закрутить любовь спотерявшим голову отстрасти юношей, ивпридачу родным племянником ее собственного мужа, непредставлялось эмансипированной, воспитанной нароманах Жорж Санд женщине чем-то абсурдным, иона решила положиться наволю судьбы. Частые отсутствия пана Станислава лишь укрепили ее вэтой мысли, аидея использовать молодого Лиховцева вделе подготовки покушения нацаря послужила ей оправданием перед мужем. Икогда Катаржина нос кносу столкнулась сКазимиром, подкарауливавшим ее налестнице, она нестала делать ему сцену, апозвала студента ксебе.
–Нам надо объясниться,– нервно теребя воротник шинели, прерывисто дышал юноша, пожирая женщину обожающим взглядом.
–Нам?!– изобразив удивление, полячка отступила нашаг и, указав настул, заняла место возле окна, картинно скрестив нагруди руки.
–Прошу прощения, мне!– смахнув солба волосы, заставил себя сесть Казимир исосредоточенно умолк, уткнувшись взглядом впаркет пола.
–Итак…?– Ржевуцкая нелюбила долгих прелюдий.
–Я люблю, люблю вас!– вприпадке отчаяния выкрикнул молодой человек, сжимая дохруста пальцы. Глаза его пылали трагическим сумасшествием, абледный лоб покрылся испариной.
–Имое сердце неспокойно, Казик,– Катаржина метнулась кюноше и, стиснув его виски ладонями, заглянула вглаза.– Атеперь слушай инепротиворечь,– ее грудной властный голос околдовал молодого человека, только бившая тело дрожь выдавала волнение.
Спустя час она заперла заним дверь, истой минуты студент Лиховцев оказался вее совершеннейшей власти.
