–Унего сильный жар ион слаб, новсознании, однакож невозьмусь судить, насколько его хватит. Мы вызвали пребывающего нынче встолице Пирогова. Ежели Николай Иванович откликнется, унего появится маленький шанс,– добавил лекарь, провожая Чарова краненому.– Авот молодой паренек, что унас сконтузией лежал, счас назад как помер. Полголовы, считай, ему снесло. Омостовую взрывом совсей дури башкой ударило,– обыденно ипо-врачебному цинично сообщил попути впалату осмерти Фрола эскулап.
Когда Сергей присел натабурет возле кровати раненого, Казимир безучастно глядел впотолок инезаинтересовался приходом следователя. Кашлянув пару раз искрипнув табуретом, Чаров, наконец, обратил насебя внимание Лиховцева.
–Я, кажется, вас помню,– отчетливо произнесон.
–Допрашивал вас поповоду кражи пороха наОхтинском пороховом заводе, господин Лиховцев. Следователь окружного суда коллежский асессор Чаров.
–Да-да, фейерверки сНечаевым. Пришлось ради них камни заложить, дабы охрану заводскую подкупить, аон возгордился инепожелал меня видеть,– полагая, что умирает, глаголил истину Казимир.
–Камни?– вскинулся Чаров.
–Выковырянные соклада Евангелия моей матушки. Да иеще кое-что,– глаза молодого человека наполнились слезами.
–Кое-что? Очем вы? Впрочем, ежели это тайна…– потупил взор Сергей.
–Отчегоже, господин следователь. Услышьте хоть вы, исповедоваться или тем паче каяться я нежелаю. Даже коли Зося меня попросит.
–Вы предполагали рассказать окамняхи…
–Броши, кою отдал покойному господину Журавскому, ауж он продал своему человеку.
–Брошь вы тоже уматушки…– незахотел употребить соответствующий глагол судебный следователь.
–Нет, это совсем иная история, аброшь я пустил надругое дело…– насекунду потерял нить беседы Лиховцев.– Когда я принес камни наквартиру оценщику, там был один поляк, Журавский, кой оказал мне потом великую услугу,– поведал опроисшествии возле дома Трегубова Лиховцев.
–Стало быть, господин Журавский предложил вам стать посредником почасти ломбардных дел. Получая отвас камни изоклада Евангелия, он относил их знакомому ювелиру. Желатин делал копии, астекляшки вы собственноручно вставляли воклад обратно.
–Все так ибыло,– щеки раненого пылали, носознание оставалось ясным.
–Вы упомянули про брошь…– навел наживотрепещущую тему Сергей.
–Мы возвращались спарижской выставки, отцу вдруг вздумалось попить лечебной воды накурортах Баден-Бадена, имы застряли там почти намесяц. Минеральная вода мне претила, зато рулетка втом мертвом царстве желчных стариков ипресыщенных жизнью аристократов развлекла немного. Отец ненавидит игру иникогда недалбы нанее денег, ноуменя оставалось кое-что отвырученных камней, даи…
–Понятно, господин Лиховцев,– нестал его затруднять продолжением ненужного рассказа Чаров.
–Водин извечеров я пришел вказино и, выиграв неожиданно много, зарекся ставить, поскольку спустил ктому дню почти все. Когда я вышел иззала, дабы обменять фишки, приметил одного несчастного, проигравшегося дотла. Вего глазах отражалась боль итоска. Нет, это была нетоска, абездна отчаяния. Я пожалел его иотдал половину фишек, однако, находясь насамом краю, он сохранил понятия очести ипредложил мне взамен брошь, кою собирался преподнести своей даме, нота оказалась дешевой тварью иизменила ему сего собственным братом.
–Иэту брошь вы отдали господину Журавскому?– неверя своим ушам, предположил Сергей.
–Отчегобы инет, господин следователь. Он неподводил меня допрежь, когда сдавал камни Желатину, неподвел ивтот раз, аденьги мне были нужны докрайности.
–Стало быть, Журавский отнес вашу брошь ювелиру?
–Порфирьичу. Желатин был вотъезде, ипостарой памяти господин Журавский продал брошь ломбардному приемщику,– Лиховцев закрыл глаза, ипоего щекам потекли слезы.
–Вам трудно говорить, я лучше уйду, может, после, вдругойраз…
–Другого раза небудет, господин Чаров. Коли сегодня неумру, признаваться ни вчем завтра точно уже небуду,– прохрипел молодой человек, иего грудь стала чаще вздыматься.
–Тогда извольте.
–Я убил Журавского внумере «Знаменской» гостиницы на…– искал подходящие слова Казимир, вто время как Чаров затаил дыхание иловил каждый доносившийся звук.– Напочве мучившей меня ревности,– наконец сформулировал он.– Объятый страстью кгоспоже Ржевуцкой, должен сказать, донеприличия животной физиологической страстью, отношения наши натот момент только начинались, ивлюбленный досумасшествия, я водил ее получшим местам Петербурга, бездумно расходуя полученные отЖуравского заброшь деньги,– сглатывая слюну, раненый остановился иперевелдух.
–Я безумно ревновал ее ибыл готов убить даже дядю Станислава, или объясниться, ноКатаржина твердо запретила говорить сним обэтом, апотом я узнал, что он болен…– потерялся ввоспоминаниях Лиховцев.– Нопостоянно, всякий час иминуту я чувствовал, понимал, знал, что Катишь отменя многое скрывает, истал следить заней. Втот день Катишь отправилась наГалерную улицу сдядей, апрежде они заезжали вПассаж икупили парики, один изкоих она после надевала. Я проследил заними досамой редакции «Вестника Европы», куда они намеревались поместить свои статьи. Господин Журавский, состоя взнакомых редактора журнала, обещался им посодействовать. Так вот, когда Катаржина вышла изредакции, адядя там задержался, она остановила проезжавший экипаж. Я был впролетке итронулся следом,– раненый стал задыхаться инадолго умолк.
–Карета покатила кНиколаевскому мосту, потом остановилась, итут я увидал Константина, пана Журавского, кой изнее вышел, чтобы перемолвиться парой слов сповстречавшимся ему господином. Страшная ревность закипела вомне. Потом их карета развернулась перед мостом, поехала обратно поАнглийской набережной и, свернув наНевский, остановилась уже возле «Знаменской» гостиницы. Причем Катишь надела тот мерзкий седой парик истала хромать, изображая калечную старуху, когда вылезала изкареты, аКонстантин подавал ей сплотоядной улыбкой руку…
Выскочив изпролетки, я пошел следом. Они поднялись внумер, апотом она вернулась ввестибюль. Коридорный принял ее театр зачистую монету идаже сопроводил вниз. Известибюля Катаржина неожиданно вновь поднялась внумер кЖуравскому. Она часто оглядывалась, ноя был незамечен ею. Им принесли ужин, апотом ивино. Оставаясь задверью нумера, я догадался, что там происходит. Кровь ударила мне вголову, обезумев отревности игоря, я выхватил дядин кольт, кой она мне втайне дала, дабы я упражнялся встрельбе…– уКазимира вновь перехватило дыхание.
–Нумер был незаперт,– наконец смог разомкнуть уста Лиховцев,– ия увидал мою Катишь вобъятиях Константина. Они такое вытворяли…– прикрыл веки он.– Непомня себя, я что-то выкрикнул, Константин обернулся, итут я выстрелил. Убил того, кто спас мне жизнь. Боже, какой ужас!– он заметался наподушке ипобелел.
Выскочив вкоридор, Чаров крикнул лекаря ивернулся краненому.
–Затем мы ушли…– прошептал молодой человек.– Я плохо понимал, что сомной. Катаржина усадила меня настул и, отобрав пистолет, быстро оделась, спрятав кольт спариком всумочку ссеребряной бахромой наплетеной золотой цепочке, кою я ей дарил. Удостоверившись, что коридорного нет, она взяла меня заруку, имы сошли ввестибюль. Катишь уже нехромала,– Лиховцев задумался, истрадальческая складка глубокой бороной прошлась повлажному отиспарины лбу.– Сказала, что возьмет извозчика против гостиницы, амне велела идти квокзалу,– часто сглатывал слюну он.– Пройдя Знаменской площадью, я нанял возницу и…– вэто мгновение впалату вбежал лекарь, азаним крепко сбитый человек сгладкой лысиной, седой бородой ибакенбардами, потребовавший отсудебного следователя немедленно уйти. То был хирург Пирогов…
