Из-за двери ванной послышался скрип подошв по плиточному полу, мгновение спустя с шипением выпустили газы, с шумом спустили воду. Сабина лежала на кровати, головой на подушках, вытянув руки и ноги, и таращилась в потолок.
—Ты расскажешь мне, как поживаешь, Рубен? Ты будешь со мной откровенен?
—У меня все хорошо. Все в порядке. Откровенно говоря, я предпочитаю не думать о сексуальной жизни предков.
—А Эдит?
—Что Эдит?
—Работа в библиотеке, да еще все эти домашние церемонии — не слишком ли много для нее одной?
—По-моему, нет.
—Я прекрасно помню, как трудно мне было работать у Уолта.
—Но она работает не у меня, она работает в библиотеке.
—Я имею в виду близость. Вы с ней все время друг у друга на глазах, так ведь? В колледже, потом дома, в постели. Наверное, от такой близости задыхаешься.
—Она работает в дальней части библиотеки, в хранилище.
—А Джуди? Осваивается на новом месте?
—Мы год как переехали.
—Ей, должно быть, трудно было привыкнуть. Оторвали ее от городских друзей, пришлось начинать новую жизнь в новой школе.
—Как и мне. Как и Эдит.
—Но ты не барышня. По крайней мере, физически. Эдит говорит, здешние крестьянские парни постоянно зовут Джуди гулять.
—Понятия не имею. Что Эдит вам рассказывала?
—Что здешние крестьянские парни зовут Джуди гулять. Яблоки собирать или что там. Очень символично.
—Если они зовут ее собирать яблоки, значит, собирают яблоки. Символы здесь не растут. Да и Джуди больше занята уроками и подготовкой к поступлению в колледж.
—Ну разумеется. Колледж — ее единственный шанс… не жить с родителями во время учебы в колледже… наверняка она поступит в более достойное место.
—Она много занимается.
—С твоей помощью и хорошими рекомендациями… У меня есть знакомые, мы вместе участвуем в благотворительных комитетах, я подумывала попросить их написать ей хорошие рекомендации.
—Вряд ли в этом есть нужда.
—Нужды нет, но я подумываю попросить. Я кое-кого знаю в Юнион-клубе, в правлении Мета и в Карнеги-холле
[49]. Я на все готова, лишь бы ей помочь.
—Спасибо.
—Это пусть Джуди спасибо скажет. Наверняка она рада будет уехать. Я бы на ее месте радовалась.
—Вообще-то, если честно, нам с Эдит здесь нравится.
—Я думаю о вас, Рубен, думаю обо всех вас, пытаюсь понять, каково вам, городским: люди из колледжа вам чужие, но все-таки не настолько, как люди не из колледжа, простые, беззубые, все время проводят с животными. Интересно, они хотя бы читать умеют?
—Мои соседи или животные?
—Не пойми меня неправильно, Рубен. Я уверена, у вас замечательный колледж, наверняка он идеально подходит для серьезной работы. Но из-за той же обособленности, в силу которой он идеален для науки, он совершенно не годится и даже угрожает всем прочим сторонам культурной жизни. Скука — отсутствие города, как сказал Верлен или, может, Рембо. Без музеев и концертных залов приходится развлекать себя самим.
—В городе мне тоже бывало скучно.
В унитазе зашумела вода, потом заперхали, словно собирая мокроту, чтобы харкнуть в водопад; Сабина закатила глаза, уставилась на пятно, с которого осыпалась штукатурка.
—Трудно выжить в подобной среде — в среде, лишенной стимулов, поскольку единственный стимул здесь, не считая твоих собственных ограничений,— это заурядность твоих коллег. Невежество — враг куда более хитрый, нежели вульгарная ксенофобия. Потому что это враг внутренний, и он способен разгорячиться без всякой демагогии. Без винтовок. Без униформы. Никаких мятежей. Просто работа, должность, колледж. Он таится в колледже. Ты посвятил жизнь познанию, и твоя организация может отблагодарить тебя тем лишь, что даст место в подобном учреждении. Но настоящая трагедия в том, что ты сам считаешь это наградой — то, что тебя усадили за высокую каменную стену в чаще леса, где ты никому не навредишь, разве что себе самому. Как по мне, просто чудо, что еще не все здесь наложили на себя руки.
—Пока еще не все.
—Вместо этого они спят с супругами своих коллег, ввязываются в мелочные споры из-за границ земельных участков, дуются друг на друга, как умственно отсталые дети, навязывают друг другу свои страхи. Машут из окон, болтают у заборов, стучат в дверь с просьбой одолжить им пинту молока или щепотку соли — одолжить им жену или дочь — и никак не оставят тебя в покое.
—Вы хотите сказать, что в Нью-Йорке уже никто не заводит романы на стороне? Сабина, я разочарован.
Сабина перевернулась на бок, лицом ко мне.
—Везде одно и то же. Измены, скандалы, пустые вечеринки с пустыми людьми, у которых очень мало общего, да и то в основном нарциссические взаимозависимости. Но ты выходишь с собрания факультета, и ты по-прежнему в Корбинтоне.
—Корбиндейле.
—А я выхожу с любого мероприятия — и я в крупнейшем городе мира со всеми его соблазнами.
—Со всей его грязью, преступностью и толкотней, и за все это вам постоянно повышают арендную плату.
Из ванной комнаты донесся еле слышный скрип: там разматывали рулон туалетной бумаги, и металлический стерженек постукивал о пазы.
—Я думаю о том, каково вам здесь, Рубен, и мне делается тошно. Я думаю об этом доме в лесу, о том, как вы, точно оборванные цыгане, жметесь друг к другу вокруг одной-единственной свечки и говорите, чтобы заполнить окружающую тишину, темноту и невежество.
Я включил и выключил ночник на тумбочке.
—У нас есть электричество, Сабина, свечи нам ни к чему, а еще, как вы сами видите, у нас есть водопровод.
—Я не это имела в виду. Я в переносном смысле.
Я повернулся, посмотрел в окно.
—Я скажу вам, что я вижу. Я вижу траву, не лес. Не в переносном смысле. Я вижу асфальтированные улицы с автомобилями, я вижу дома, на крышах — антенны, они приносят новости со всех уголков света, я вижу провода, протянутые к телефонным столбам, так что я при желании мог бы прямо сейчас позвонить Симоне де Бовуар и спросить, как там ее будуар; я мог бы позвонить Жан-Полю Сартру и сказать: «Мсье Сартр, тут со мной моя теща, s’il vous plait, помогите мне доказать, что она не знает французского?» И если даже это не убедит вас в том, что мы не какая-нибудь неотесанная деревенщина, загляните к дочери на работу. Это библиотека, там даже книги есть.
—Ты нервничаешь… она по-прежнему работает в книгохранилище, а ты нервничаешь…
