Вы спросите, откуда такая тяга к политизации,— я вам отвечу. Нетаньяху — гебраизированная израильская фамилия семейства Милейковских. По славянским землям рассыпаны, как зерно, бесчисленные деревеньки и городки, названия которых представляют собой вариации протоиндоевропейского корня melh, «молоть»: Милейково, Мельниково и т.д.— по-английски это будет Миллтаун. (Наверняка в Америке не счесть Миллтаунов.) Переход от «жителя Миллтауна» к «данному Богом» (ибо таково высокопарное значение слова Нетан-яху)— серьезная перемена. Отец Нетаньяху, Натан Милейковский, родился в 1879 году (жестокое время: казаки, кровопролития) в белорусском местечке Крево близ границы с Литвой, учился на раввина в знаменитой Воложинской ешиве, где и попал под влияние сионистов. Хотя, если вдуматься, термин не совсем верный: пожалуй, «сионизм» — характеристика неточная с исторической точки зрения, поскольку нынешнее значение этого слова перевесило и превратило изначальный его смысл в анахронизм. История сионизма с трудом поддается изложению: все попытки растворяются в метафизике. Социалисты, коммунисты, анархисты, сионисты — подумать только, какое множество личин вынуждены были переменить евреи в Новое время, прежде чем стали теми, кто они есть, вновь стали евреями… но на этот раз уже свободно…
Коротко говоря, тот сионизм, о котором ныне пишут в учебниках и у нас, и за рубежом,— порождение Западной Европы, движение космополитов вроде Герцля: они почти ничего не смыслили в традиционном иудаизме, зато смыслили в журналистике и любили посидеть в кафе; эти люди говорили не на иврите и даже не на идише, а по-немецки, политикой заинтересовались из-за позорного дела Дрейфуса и недовольства отдельных народов, ускорившего распад Австро-Венгерской империи. Этот сионизм добивался политической независимости евреев везде, где только можно: и в еврейском государстве в Британской Восточной Африке, и в голландском Суринаме, и в Аргентине, и в еврейских колониях на Кипре, на Мадагаскаре, в Нижней Калифорнии. Но существовал и другой сионизм, отдельный сионизм, и его приверженцы справедливо утверждали, что он древнее и чище, хоть заявления о чистоте чего-либо евреям следует воспринимать с осторожностью. Этот сионизм был порождением Восточной Европы и местечек черты оседлости — движение религиозных бедняков, стремящихся переселиться в страну, которую Господь обещал их предкам, древним израильтянам. И когда они туда переселятся, обещание это исполнится и настанет рай на земле. Таков был сионизм ребе Милейковского, странствующего оратора и агитатора, публиковавшего свои полемические сочинения под псевдонимом Нетаньяху. Да, фамилия вашего кандидата, этого мастера псевдонимов, тоже некогда была псевдонимом! Скрываться надо осмотрительно, ведь маска, под которой скрывается одно поколение, может однажды прославить другое! В текстах за подписью Нетаньяху ребе Милейковский недвусмысленно заявляет свою позицию: в отличие от сионистов Вены, Будапешта и Швейцарии, он отказывается дожидаться, пока мир «дарует» евреям собственную страну, где и когда будет угодно великим державам; Бог уже «даровал» евреям собственную страну, их отчизну, Палестину, она никуда не делась, она ждет их, она Нетан-яху, дарована Богом, им остается лишь заполучить ее.
На первых конгрессах сионисты разделились на два противоположных лагеря — политический эволюционный сионизм Запада и практический революционный сионизм Востока; противоречия между ними были связаны с вопросами географии и метода: любая страна или конкретная страна, добиться своего посредством переговоров или захвата территории. Между партиями и делегатами шли бурные споры, начавшаяся Первая мировая война и участие британцев лишь подогрели их: политические сионисты осаждали правительство его величества требованиями поддержать создание еврейского государства в Палестине, практические сионисты вступали в полк королевских стрелков, чтобы сражаться в Палестине. Однако географические разногласия урегулировали — разошлись только в методологии,— едва Оттоманская Порта лишилась власти над Палестиной и британцы из союзников превратились во врагов.
В 1920-м или около того ребе Милейковский впервые приехал в подмандатную Палестину, обосновался и тут же уехал, показав пример будущих странствий сына. Но наш Нетаньяху хотя бы путешествует с семьей, тогда как его отец-раввин почти все 1920-е годы провел в разлуке с женой и девятью детьми: он разъезжал по миру, собирал средства на создание государства — средства на приобретение земель, на переселение и переобучение иммигрантов, наконец, на оружие и боеприпасы для еврейских отрядов Сопротивления, импровизированного военного подразделения того практического движения, которое ныне назвали «ревизионистским сионизмом» (тогда как политический сионизм назвали просто «сионизмом»). Возглавлял этих ревизионистов чрезвычайно энергичный одессит Владимир (Зеэв) Жаботинский, он вместе с Иосифом Трумпельдором создал Еврейский легион и сражался за британцев, прежде чем объявил себя их заклятым врагом. Точнее, как он любил говорить, сражался не столько за британцев, сколько против турок. Все политическое движение Жаботинского было проникнуто этой почти воинствующей педантичностью и ригоризмом; арабов его ревизионисты ненавидели немногим более, чем колеблющихся соотечественников-евреев, собратьев по вере, того же Вейцмана и Бен-Гуриона, которых считали соглашателями-марксистами: эти жалкие покорные слабаки выпрашивали землю, вместо того чтобы взять ее силой, и произносили пламенные речи в университетских аудиториях, а запачкать руки черной работой боялись. Ревизионисты никому не давали спуску и не шли на уступки — ни правительству британского мандата, ни королю, ни муфтию, никому. В такой-то вот атмосфере и вырос наш Нетаньяху, скитаясь с места на место, почти не видя отца: разрозненные фрагменты его детства связывала разве что идеология. В 1929-м он поступил в Еврейский университет, созданный за десять лет до того; в том году арабы устроили беспорядки из-за Храмовой горы
[56], и ревизионисты — они объявили, что Стена Плача принадлежит евреям,— дали им отпор столь суровый, что британцы устрожили борьбу с этим движением и аннулировали документы Жаботинского, разрешающие проживание в Палестине: фактически его депортировали. Последовавший за этим хаос с трудом поддается описанию: слишком трудно, слишком тягостно и слишком скучно. Я часто задаюсь вопросом: когда вражда между родственниками затрагивает чужака, кому больнее — чужаку или родственникам? Замечу лишь, что начались разногласия меж соперничающими еврейскими фракциями, и если Нетаньяху не участвовал в уличных стычках, то отнюдь не потому, что прилежно учился. Курсовые работы он сменил на передовицы, в качестве обозревателя сотрудничал с ревизионистскими изданиями (британцы их планомерно подвергали цензуре и закрывали). Я перевел для вас выдержки из статей Нетаньяху для «Бейтара» (где он был одним из основателей) и «Ха-Ярдена» (где он был одним из редакторов): «Левые спровоцировали кризис в Земле Израильской […] Левые борются со всеми евреями, которые не склоняются перед их властью […] В стране нужно установить еврейское большинство, в противном случае Холокост, с которым мы сталкиваемся ныне в Европе, завтра повторится здесь руками арабов, бедуинов и друзов. […] Подобно тому как в XV веке аравийские варвары преследовали евреев, бежавших из Испании, так и ныне, в ХХ веке, на пороге отчизны они охотятся на бежавших из ада диаспоры». В других статьях он воздерживается от аналогий со Средневековьем и сравнивает Израиль с вашей страной, соотнося евреев с «англосаксами», а арабов — с «индейцами»: «Завоевание территорий — одна из первейших и основных целей любой колонизации […] Представители народности англосаксов, непрестанно враждующей с индейцами, не довольствовались основанием Нью-Йорка и Сан-Франциско — мегаполисов на берегах двух океанов, омывающих Соединенные Штаты. Напротив, основав эти два мегаполиса, англосаксы принялись прокладывать себе пути между ними […] Если бы завоеватели Америки оставили плодородные земли в центре страны в руках дикарей-индейцев, сейчас в Соединенных Штатах существовало бы в лучшем случае несколько европейских городов, а в целом страну населяли бы миллионы нецивилизованных краснокожих, поскольку гигантский спрос в Европе на зерновые культуры, сельскохозяйственную продукцию и прочие товары привел бы к гигантскому естественному приросту коренного населения сельскохозяйственных областей, и в конце концов оно неминуемо наводнило бы города на побережьях»
[57]. Примерно в ту пору я бежал из Германии и устроился работать в наш университет, так что помню все это достаточно живо. Будучи новичком в маленькой колонии с маленькой прессой на маленьком, но растущем языке, я читал все, что удавалось найти, даже эти мутные статейки в газетах, подобранных на скамейках на территории университета,— и видел в них выражения, достойные «Фёлькишер беобахтер» или «Дер ангрифф». Я сразу же смекнул, что Б. Нетаньяху, чьи писульки я читал, наверняка тот самый Б. Нетаньяху, который прогуливал мои семинары по Шумеру и Аккаду, а вот то, что он же Бен Сокер и Нитай, мечущий громы и молнии приспешник Жаботинского, скрывавшийся, помимо прочих вымышленных имен, под литерой Н, я понял далеко не сразу, а лишь благодаря студенческим пересудам и повторявшимся фразам в статьях. Самая провокационная колонка этого плодовитого демагога посвящалась жизни университета, в ней он прошелся по руководителям университета, каковых считал представителями руководства страны. Нетаньяху обрушился на ректора, родившегося в Америке Иегуду Лейба Магнеса, и на Нормана Бентвича, бывшего генерального прокурора подмандатной Палестины: по случаю назначения на должность преподавателя политологии ему предстояло прочесть лекцию, озаглавленную «Как национализм превращают в религию». Увы, я так и не узнал, как именно,— да и никто не узнал — потому что не успел Бентвич открыть рот, как в коридоре взорвали гранату. Помню грохот, крики, шипение — я сидел на ряду посредине,— помню панику: студенты и мои коллеги, позабыв о разногласиях, прыснули врассыпную, как тараканы. Помню, как думал во время поспешной своей ретирады: если одна граната не разорвалась, это вовсе не значит, что и следующая оплошает, и в этот миг меня окутало едкое облако, накатила дурнота, я упал, меня едва не затоптали (лодыжка не зажила по сей день). Граната оказалась серной дымовой шашкой — химическая граната, от нее идут волдыри. Кинул ее студент по имени Абба Ахимеир, а изготовил студент-математик Элиша Нетаньяху, младший брат нашего Нетаньяху; поговаривали, что он-то и был зачинщиком.
