Он опустил голову, словно указывая на бардак, но стол его пустовал.
—А моя-то какая роль?
Доктор Морс встрепенулся, посмотрел на свой стакан.
—Помешать этому посягательству мы бессильны, следовательно, в течение семестра будем приглашать соискателей, устраивать собеседования, пусть проводят занятия, читают открытые лекции.— Декан подался вперед.— В этом и заключается ваша роль, Руб.
—Моя?
—Я позвал вас, чтобы попросить об одолжении.
—Буду рад.
Доктор Морс скривился, качнул стакан, содовая зашипела.
—Вообще-то это даже не столько одолжение, сколько ваша прямая обязанность, просто выполните вы ее раньше обычного. Как вам, несомненно, известно, все сотрудники факультета по очереди участвуют в работе комиссии по приему новых сотрудников. Поскольку вы на факультете человек новый, ваша очередь должна была подойти еще не скоро — может, вакансии через две-три, но теперешний случай — исключение, и если вы согласитесь сейчас, то в дальнейшем вам не придется заниматься этим повторно. Вы поучаствуете сейчас, а не потом. Выполните свои обязанности чуть раньше.
—То есть мы возьмем нового американиста?
—К сожалению, нет, мы ведь только что взяли вас. Придется нам поискать специалиста в уголках и закоулках европейской истории.
—Европейской истории?
—Я стараюсь убедить себя, что это навязанное нам требование только к лучшему, что оно облегчит тяжкое бремя нагрузки мне и прочим специалистам по истории Европы.
—Тогда зачем мне участвовать в комиссии? Я же не занимаюсь историей Европы.
Доктор Морс пыхнул трубочкой, словно, раздумывая над следующей своей репликой, сначала выпустил ее с дымом.
—Участие в комиссии обязательно. Все сотрудники факультета должны отбыть срок. Специальность кандидата в данном случае роли не играет. Большинство и так загружено по полной, и в комиссии им предстоит заседать в следующем семестре. Например, мы с доктором Хиллардом не только примем участие в работе комиссии вместе с вами, но и будем заседать в комиссии по рассмотрению кандидатур штатных преподавателей, вашей в том числе…
—Я понял. Извините. Буду рад помочь.
Доктор Морс отмахнулся, рассеяв дым.
—Один из кандидатов подает большие надежды. Специалист по истории Европы, медиевист.
—Медиевист?
—Кажется, да. Вроде бы занимается Иберией. Пятнадцатым веком. В общем, мы хотели бы узнать ваше мнение.
—Мое?
—Особенно ваше.
Это меня озадачило. Он хочет узнать мое мнение о чем? О Средних веках? Это ведь то же самое, что Средневековье? То же самое, что Темные века? Я в этом не разбираюсь. В Темных веках я смыслю меньше, чем его обитатель, его насельник, его неграмотный крестьянин в вековечной темноте. То есть я знаю, когда был XV век — между XIV и XVI,— но это все равно что знать, где в магазине искать кукурузные хлопья: в бакалейном отделе, между шоколадными шариками и хлопьями с какао. Я даже не знаю, что входит в понятие Иберия: разумеется, Португалия с Испанией, но это же Кастилия, и Арагон, и что-то еще? А что с мусульманами? Все ли мавры — арабы? Все ли берберы — мавры? Я запросто могу перепутать Фердинанда и Изабеллу с Джорджем Бернсом и Грейси Аллен
[22]. Знакомство с Иберией у меня ограничивается румбой — причем я все время спотыкаюсь — и неуклюжим ча-ча-ча. Ну и дурацким стишком, с детства засевшим в голове. Не то из эстрадного ревю Городского колледжа, не то вообще с занятий в синагоге перед бар-мицвой:
Год тыща четыреста девяносто второй,
Колумб океан переплыл голубой,
А церковь решила: евреев долой!
На берег тут вышел индеец босой
И спросил: «Ну и кто тут индеец?»
Но доктору Морсу я этот стишок, разумеется, читать не стал. Сказал лишь:
—Я ничего не смыслю в средневековой Иберии. Признаюсь, она для меня вообще загадка.
Декан вздохнул, набил трубку.
—Он занимается средневековой Иберией и…— доктор Морс сделал паузу,— историей евреев.
И в клубе дыма допил стакан.
—Вот я и спрашиваю,— декан причмокнул,— могу ли я рассчитывать, что вы, так сказать, встретите его честь по чести, познакомите с факультетом — в общем, окажете ему радушный прием, ведь радушный прием — это важно.
—И благоприятная обстановка.
—Именно. А потом скажете нам, что думаете.
—О чем?
—Кому и судить, как не вам, ведь вы так замечательно вписались в наш коллектив и этот человек — один из ваших.
—Один из наших?
—Я рад, что вы меня понимаете.
Мы замолчали. Я не хотел пить второй коктейль, но тут не удержался и пригубил.
—Буду откровенен. Этого человека, этого кандидата нам навязали. И навязал не кто иной, как Хагглс. Хагглс из семинарии. Ему нужно, чтобы кто-то преподавал Библию. Резюме нам шлют постоянно, даже когда у нас нет вакансий, Хагглс их просмотрел и, видимо, отыскал единственного специалиста по истории Европы, который вдобавок смыслит в гебраистике.— Доктор Морс постучал трубкою по столу.— Если Хагглсу так занадобился преподаватель Библии, взял бы монахиню. Или платил бы вашей жене. Она ведь хорошо знает Библию?
Я покачал головой, доктор Морс вытряхнул табачные крошки из складок на брюках и откинулся на спинку кресла, так что травянистый кардиган обтянул его брюхо; в промежутках меж плетеных кожаных пуговиц виднелась кипяченая рубашка. Я таращился на эти пуговицы, эти промежутки, и мысли мои блуждали от этих белесых полос к должности штатного преподавателя.
—Простите меня, Руб. Кажется, мы единственный гуманитарный университет в Америке, отказывающийся смириться с отделением церкви от государства. Хагглс имел наглость предложить администрации его кандидатуру, а администрация, в свою очередь, предложила ее мне — он обратился к ним в обход меня и не оставил мне выбора, пришлось пригласить этого человека на собеседование. Впрочем, его я ничуть не виню. Он же не в курсе наших закулисных интриг. Он ученый, он ищет работу. И, между прочим, ученый талантливый. По крайней мере, так мне говорили.
Стакан, хоть и полупустой, тяготил мою руку.
Но доктор Морс улыбался.
—Руб, никто из нас не обязан разбираться во всем. Даже вы. Ваши коллеги из состава комиссии помогут вам оценить кандидата. Я предложил в члены комиссии доктора Гэлбрейта, доктора Киммеля и доктора Хилларда. Ну и я, председатель.
—То есть я единственный американист?
—Видимо, так, Руб. Фигура во многом уникальная.— Он потянулся к крышке ядра, выбил трубку.— Если у вас появятся соображения о познаниях нашего кандидата, я охотно их выслушаю, но не менее охотно я выслушаю ваши соображения о нем как о человеке. О его характере. Годится ли он, соответствует ли.
