Я впервые здесь. Дизайн кабинета выполнен в темных тонах. Слева находится небольшой кожаный диван Montgomery, рядом располагается шкаф с различными папками и документами, а в углу стоит напольная вешалка для верхней одежды. Просторно и минималистично. Перед закрытым, серыми плотными шторами, окном стоит деревянный лакированный стол, за которыми, в огромном кресле спиной ко мне сидит директор, постукивая пальцами по подлокотнику.
—Здравствуйте, мистер Браун,— неуверенно начинаю.— Сегодня ровно неделя, как я здесь работаю. Вы позвали меня для того, чтобы выдать зарплату, верно?
—Можешь называть это так, детка!— моих ушей касается голос человека, которого я меньше всего хотела бы здесь видеть.— Такую зарплату ты еще никогда не получала.
Он поворачивается на кресле, складывая ладони вместе, и стучит пальцами одной руки о другую, выражая нетерпение, а на его лице появляется зловещая и, не предвещающая ничего хорошего, улыбка.
Что происходит? Зачем он меня позвал сюда?
«Дурочкой не прикидывайся, а уходи отсюда»,— подсказывает мне мой инстинкт самосохранения.
Я резко разворачиваюсь, мчусь к двери и пытаюсь ее открыть, но она не поддается моим попыткам. Она заперта.
«Кто-то закрыл нас снаружи? Что за черт?»
Слышу скрип кресла и напрягаюсь, чувствуя, как он идет ко мне.
—Тише, тише, не торопись ты так, мы всего лишь поболтаем с тобой,— шепчет на ухо.
Я поворачиваюсь и выставляю руку вперед в попытке отстраниться от него.
—Марк, что вы хотите от меня?
—Ох, я думаю, ты догадываешься, чего я хочу.
Он улыбается на одну сторону, с силой хватает меня за запястье и тянет, как тряпичную куклу, к столу, другой рукой скидывает с него все бумаги, папки и гаджеты. Я пытаюсь вырваться из его цепкой хватки, но он бьет меня по лицу, и моя кожа мгновенно загорается от нетерпимой боли.
Марк сажает меня на стол, раздвигает ноги и становится между ними. Я хочу сдвинуть или поднять их, но он блокирует мои попытки, толкает и я падаю на лопатки, ударяясь головой о деревянный стол. Он удерживает мои руки, а другой рукой начинает нагло и неприятно трогать тело: сжимает до боли грудь, надавливает на шею так, что в глазах начинает темнеть.
—Не надо, прошу, остановитесь!— прерывисто произношу, когда он отпускает мое горло.
Марк лишь шире улыбается, а его глаза чернеют настолько, что, кажется, на меня смотрит сам дьявол. Он резко разрывает мой топ, наполовину оголяя грудь и довольно облизывает губы, изучая голые участки моего тела. С силой сжимает грудь обеими руками, пока я тщетно кричу, вырываюсь, бью его по груди и умоляю, чтобы он оставил меня в покое.
Слезы заливают мое и без того мокрое лицо. Глаза настолько сильно болят, будто наполнены аммиаком.
—Пожалуйста, отпустите меня! Я не хочу этого, вы делаете мне больно!— я делаю еще одну попытку вырваться из рук этого злодея, но все безуспешно — я нахожусь в капкане, из которого невозможно выбраться.
—Продолжай, детка, меня возбуждает, когда ты пытаешься дать отпор.
Он наклоняется и зарывается носом в моих волосах, опускается ниже к моему уху и прокусывает мочку до крови, вызывая из моего горла очередной крик.
—Сейчас я трахну тебя, а ты, как хорошая маленькая девочка, будешь кричать от удовольствия подо мной,— шепчет, скользит к шее и оставляет болезненный след своим мерзким поцелуем.— Тебе понравится, расслабься. Я очень опытен в этом. Наслаждайся каждой секундой, проведенной рядом со мной.
Я чувствую, как его правая рука, блуждает все ниже по моему телу, опускается между моих бедер, и он закатывает от удовольствия глаза.
Когда он тянется к бляшке ремня на своих джинсах, я, пользуясь моментом, освобождаюсь от его хватки и бью его по щеке с такой силой, что моя ладонь начинает пылать от боли.
—Ты, сука, совсем рехнулась?!— он замахивается и бьет меня в висок так, что если бы я не лежала под ним на столе, я отлетела бы на несколько метров.— Я не разрешал тебе распускать свои ручонки, дрянь! Лежи смирно и просто получай удовольствие, вряд ли тебя когда-либо трахали так, как это сделаю я.
—Отпусти меня, пожалуйста,— снова умоляю его,— Я не могу… я не хоч…— не успеваю договорить, и он поднимается с меня и отходит в сторону.
—Ну, раз ты так просишь, то конечно,— спокойно отвечает и скрещивает руки на груди.
Я удивленно смотрю на него, но решив не упускать свой шанс, на ватных ногах поднимаюсь со стола, прикрывая грудь, оборванной тряпкой в виде своего сценического топа, подбегаю к двери и отчаянно дергаю ручку, стучу по двери и зову на помощь.
—Ты серьезно думаешь, что я трахал бы тебя в месте, в котором к тебе кто-то сможет придти на помощь?— громко смеется, стоя прямо у меня за спиной, опаляет своим горячим дыханием мою шею и каждый дюйм моего тела замирает.
Последнее, что я чувствую — острое проникновение иглы в свою шею. Я не успеваю его остановить. Приложив руку к месту укола, я ощущаю неприятную пульсацию, растекающуюся по всему телу, и твердое напольное покрытие вмиг пропадает под моими ногами. Мое тело парализовано. Я падаю.
—Теперь ты будешь паинькой.
Он тянет меня по полу за онемевшую руку, поднимает и укладывает на стол, разворачивая к себе спиной, так, что моя грудь, живот и лицо лежат на белых листах некогда важных документов.
В этот момент я понимаю, что у меня больше нет ни выхода, ни помощи, ни единого шанса спастись.
Я виновата в том, что оказалась здесь. Я виновата, что согласилась на эту работу. Я виновата, что зашла в этот кабинет. Я виновата, что попала в лапы зверя и мне теперь не удастся сбежать…
Глава 6
ДЖОСЕЛИН
Я прихожу в себя на полу раздевалки, как выброшенная игрушка. Каждый участок моего тела пронзает адская ноющая боль. Я делаю попытку встать, но падаю обратно. Хвастаюсь за ножку стула и с трудом поднимаюсь. Мои колени дрожат, и я с остановками добираюсь до зеркала. Смотрю на свое отражение и ужасаюсь: вся сценическая одежда разорвана в клочья.
Я поднимаю руку и касаюсь своего лица: на щеках черные потеки туши от нескончаемых слез, нижняя губа выглядит припухший от его ударов, в области скулы пятно засохшей крови, я провожу по ней пальцами и хмурюсь, испытывая острую саднящую боль.
Опускаюсь ниже и, под светом лампочек, замечаю на шее фиолетовые следы от его грубых прикосновений. Я снимаю с себя кусочек ткани, который еще вчера был кружевным топом, и вижу рваные царапины на своих ребрах. Я безэмоционально продолжаю изучать последствия роковой ночи: на запястьях, плечах и ногах виднеются синяки багрового оттенка, к которым невозможно прикоснуться, не испытывая боли, а на внутренней части бедра — остатки моей гордости в виде засохших капелек крови. Я уничтожена.
