–Тебе не стоит так выражаться о людях,– сказала она.
–Почему им это дозволено, а мне нет?– ответила девушка. Ее голос, как и всегда, оставался мягким, а лицо не выражало никакого беспокойства, но ее слова были тверже, чем скала.
Все как обычно. Ее слова любого могли довести до полусмерти. Прежде девушка всей душой желала породниться с семьей Нин, поэтому она всячески старалась подружиться со знатными юными особами и заискивала перед ними. Сейчас Чжэньчжэнь оставила данную затею и, естественно, пыталась сорвать на них свой гнев.
Старая госпожа Фан усмехнулась.
–Они могут, а ты нет. Знаю, ты с этим не согласна, но жизнь так несправедлива.
–Мир беспристрастен,– ответила девушка.– Так что они тоже не могут так выражаться обо мне.
С этим упрямым ребенком было бессмысленно спорить.
Старая госпожа нахмурилась:
–Ты оскорбила десятого господина Нина, будто он для тебя какая-то шутка. Семья Нин этого так не оставит. Если сама не хочешь, я попрошу твою тетю сходить к ним домой и принести извинения.
–Бабушка, это просто небольшая перебранка между девчонками, не нужно втягивать сюда взрослых,– ответила внучка.
Старая госпожа Фан вскинула брови и сердито ответила:
–Ты ведь угрожала юной госпоже Нин официальным письмом, чтобы ты перед ними извинилась. Думаешь, они так не сделают? По-твоему, это так же останется на уровне простой ссоры, когда они пришлют нам бумагу?
Цзюнь Чжэньчжэнь улыбнулась:
–Ну, тогда это и правда перестанет быть обычной ссорой.
Ладно еще стычка с Нин Юньянь, но десятый господин Нин – лицо их семейства. Если кто-то попытался посягнуть на его честь и достоинство, разве семья Нин оставила бы все как есть?
По-видимому, Чжэньчжэнь и сама прекрасно осознавала, что натворила. Только старая госпожа открыла рот, чтобы что-то добавить, улыбка с лица ее внучки мгновенно испарилась.
–Они не посмеют,– девушка первой прервала образовавшуюся тишину.
У старой госпожи комом в горле застряли слова, которые она хотела произнести.
–И почему это?– еле сдерживаясь, спросила она.
–Просто обдумают все и не осмелятся,– ответила девушка.
Старушка заметила, каким невозмутимым был ее собственный голос, словно она старалась терпеливо разговаривать с шумным и несмышленым ребенком.
И почему эта девчонка так сильно выводила из себя?
–Как это просто обдумают все и не осмелятся? Это ведь мы не…– не сумев совладать с эмоциями, она вскочила со своего места, однако спустя мгновение неожиданно что-то вспомнила и застыла.
Юная госпожа Цзюнь ничего не сказала и отпустила чашку чая, которую так и не подняла.
–Та девушка, это ты подставила ей подножку?
Услышав внезапный вопрос старушки, Лю-эр тут же надулась.
Бросаться обвинениями мог кто угодно. Непонятно даже, что за девица там упала. То ведь не ее любимая внучка, так зачем заступаться за чужого человека?
–Мало ли, что они сказали. Они говорят, что это сделала я, а я говорю, что я тут ни при чем. И какой в этом споре смысл?
Когда прозвучали слова Чжэньчжэнь, служанка ехидно ухмыльнулась.
А ведь и правда! Болтают, что якобы юная госпожа Цзюнь подставила подножку той девушке, но разве это кто-то видел? Были какие-то доказательства? Как говорится, не пойман – не вор.
Лю-эр торжествующе подняла голову и посмотрела на Чжэньчжэнь. Однако юной госпоже Цзюнь было не смешно:
–В общем, я надеюсь, что они не посмеют.
Ее голос по-прежнему оставался ласковым, однако Лю-эр чувствовала, что ее госпожа была не в духе. Безусловно, девушка пребывала в плохом настроении. Сначала она устала из-за похождений на улице, затем ей не дали передохнуть девушки семьи Нин, а теперь еще пришлось выслушивать нотации от бабушки.
Лю-эр снова надулась и стала взглядом прожигать старую госпожу Фан. Старушка стояла на месте абсолютно неподвижно с нечитаемым выражением лица, однако ничего больше не говорила.
Семья Фан занималась подготовкой к свадьбе молодого господина, ей было не до Чжэньчжэнь. Даже если все слышали, что девчонка с кем-то там устроила перепалку, то особо не придавали этому значения, поскольку такое поведение не было редкостью. Но теперь весть о случившемся разлетелась со скоростью ветра.
Процветающий Янчэн, в котором всегда полно народу на улицах, накануне новогодних праздников стал еще оживленнее – у городских ворот с утра до ночи стояла пробка. За вратами располагались крытые соломой хижины, а яркий аромат чая и горячей еды разносился во все стороны.
В одной из таких хижин разместилось достаточно много людей. Управляющая этим местом пожилая пара словно летала между столиками и торопливо обслуживала своих гостей, подавая им жареное мясо и чайный отвар.
В глубине зала за столом сидели двое молодых юношей, которые были явно утомлены после долгой дороги. Обнаружив только что поданную им пищу, один из них слегка приоткрыл капюшон и обнажил сияющий подбородок, взял пиалу и сделал большой глоток. Несмотря на то что его лицо скрывалось от посторонних глаз, невозможно было не заметить плавность его движений.
–Родной вкус дома,– сказал он звонким голосом.
Сидевший напротив него молодой человек скинул капюшон. На вид ему было не более семнадцати или восемнадцати лет. От него исходила некая юношеская бодрость, из-за которой он выглядел еще более благородно.
–Десятый брат, ты вернулся и все еще не решаешься снять свой капюшон. Чего ты боишься?– еле слышно пошутил он и огляделся по сторонам.– Не волнуйся, здесь только незамысловатые старички. Даже если тебя увидят, на тебя никто не набросится, словно пчелиный рой, и не станет забрасывать цветами.
Молодой человек в капюшоне выпил чай и улыбнулся:
–Ешь свою еду.
Бросивший шутку молодой человек прекратил забавляться, выловил палочками мясную кость и без стеснения принялся ее грызть.
Юноша в капюшоне поставил пиалу на место и бросил взгляд на городские ворота, где люди до сих пор беспорядочно сновали туда-сюда, однако шум до них не доносился.
–Прежде на входе в город не было такого тщательного досмотра,– заключил он.
Находящийся поблизости хозяин забегаловки незамедлительно дал ответ:
–Верно, раньше такого не было, но это распоряжение гогуна.
–Гогуна?– в голосе юноши прослеживалось удивление. Он слегка поднял голову и взглянул на мужчину.– С каких пор его перевели сюда из Шаньси?
Хозяин забегаловки не понял иронии в его словах.
