–Ох, какой позор,– промолвила Лю-эр, сделав недовольную гримасу.– Юная госпожа, давайте отойдем чуть дальше.
Не говоря ни слова и не двигаясь, девушка лишь улыбнулась. Она окинула взглядом толпу.
Пространство перед воротами не было переполнено людьми, поскольку слуги семьи Фан по обе стороны оттесняли любопытных зевак. Неподалеку их ожидали роскошно разодетые мужчины и женщины, которые, заметив старую госпожу Фан, подошли ближе.
–Это владельцы денежных лавок?– тихим голосом спросила Чжэньчжэнь.
Лю-эр не было никакого дела до этого, но она старалась быть ответственной служанкой, поэтому тут же развернулась и начала спрашивать у остальной прислуги.
–Верно,– ответили ей служанки.
Взгляд Чжэньчжэнь упал на пожилого мужчину, который стоял подле старой госпожи Фан и почтенно приветствовал ее. Все остальные находились позади него, очевидно, выражая таким образом свое почтение.
–Это старший владелец Сун,– сказала служанка.– Его назначил еще старый господин.
Владелец Сун был одного возраста со старой госпожой Фан. Чжэньчжэнь обратила внимание на то, как ее бабушка доброжелательно ему улыбнулась и протянула руки его супруге. Казалось, что они были в очень близких дружеских отношениях.
Юная госпожа Цзюнь отвернулась и взглядом пробежалась по улице.
Народу становилось все больше и больше.
–Мы так и не двинулись с места, сколько уже можно стоять и болтать?– начала громко выражать свое недовольство Лю-эр.
Немного жаль, что отдаленные звуки фейерверков и хлопушек все равно заглушали ее голос. Но, к счастью, больше старая госпожа Фан ни с кем не обменивалась приветствиями, так что она, наконец, уверенно сделала шаг в сторону улицы.
Три сестры следовали вплотную за своей бабушкой. Конечно же, они понимали, на что так уставились люди, и, хотя девушки напряглись из-за пристальных взглядов толпы, они ни капельки не трусили.
–Вторая сестра, фонарик, который сделала я, находится впереди,– с улыбкой сказала Фан Цзиньсю. Она протянула руку и указала на него, одновременно обернувшись на повозку позади нее.
Ей захотелось позвать своего брата, но слова застряли у нее в горле. Цзиньсю кричать не стала, а вот народные массы сдерживаться не стали:
–Молодой господин Фан!
–Молодой господин Фан!
Повозка семьи Фан выглядела очень богато, а роскошные занавески скрывали сидящих внутри людей. Но ведь народ пришел не для того, чтобы на повозку поглазеть.
–Как же вы смотрите на фонари?
–Отодвиньте шторку.
–Молодой господин Фан, посмотрите на фонарик, который я сделала!
Со всех сторон на Чэнъюя градом обрушились и искренние, и лицемерные непрекращающиеся громкие возгласы.
Госпожа Фан вдруг вспомнила сказание о красивом мужчине, на которого не могли наглядеться до самой его смерти. Но по сравнению с ним Чэнъюй был в разы слабее, а все эти люди уставились явно не ради того, чтобы полюбоваться его красотой.
–Езжай быстрее,– начала подгонять госпожа Фан.
Вопреки всему, Фан Чэнъюй протянул руку и слегка приподнял занавеску.
Его поступок оказался настолько внезапным, что госпожа Фан даже вскрикнула. Заметив, как колыхнулись шторки, ненасытная толпа завопила еще громче.
–Чэнъюй!– госпожа Фан, которая не могла этого вынести, протянула руку и ухватилась за занавеску.
Какая мать вообще могла выдержать, когда на ее родного сына смотрели, как на безделушку?
Но Фан Чэнъюй хватки не ослабил и продолжил держаться за шторку.
–Мама, я ведь не сделал ничего подлого,– ответил он.– Мне нечего стыдиться.
Верно, он ведь не сделал ничего плохого. Почему он не мог смотреть людям в лицо? Почему боялся видеться с ними? Почему он просто не мог достойно предстать перед народом?
Госпожа Фан бросила на него взгляд и все же распахнула занавески.
–Хорошо, Чэнъюй. Любуйся фонариками,– мягко сказала ему мама.
Фан Чэнъюй лишь улыбнулся ей в ответ.
К тому времени они уже добрались до первых фонарей. Большой деревянный каркас был украшен кучей изысканных фонариков, по девяносто девять штук с каждой стороны, которые, по мере их вращения, невероятно переливались и сверкали.
Все взгляды оставались прикованы к повозке. Поскольку шторки были открыты, народ смог лицезреть молодого господина, укутанного в черное пальто. Из-за такого контраста его лицо казалось еще более бледным, но, несмотря на это, продолжало ярко сиять в лучах света бесчисленных фонарей.
Людям вдруг показалось, что абсолютно весь этот свет сконцентрировался на лице Чэнъюя. В мгновение ока все присутствующие были заворожены им.
Парализованный молодой господин семьи Фан не был таким уж слабым и уродливым, каким его все успели представить. Вопреки этому он оказался тем еще красавцем.
Неужели такой привлекательный юноша умрет уже к концу года…
–Какая жалость,– думали все, кто смог увидеть его.
Глава 52
Яркие огни Праздника фонарей
На самом деле внешность Чэнъюя не так уж и сильно впечатлила любопытную толпу.
Просто удачно совпало, что народ смог увидеть его под ярким светом фонарей. Как только повозка миновала лучи этого света, все становилось на круги своя. Люди приходили в себя и осознавали, что не увидели ничего особенного.
Но даже одного этого мига хватало, чтобы всех вокруг взбудоражить, поэтому народ все плотнее начинал толпиться возле повозки и следовать за ней.
–Молодой господин Фан!– крики все не стихали.
Старая госпожа Фан с остальными наблюдала за происходящим. Они очень разволновались, когда Чэнъюй раздвинул шторки. Однако когда заметили, как молодой человек невозмутимо встретился лицом к лицу с массой людей, то смогли вздохнуть с облегчением. Наряду с этим их души не покидало чувство горечи.
В этом году фонари горели особенно ярко, но, к великому сожалению, в сердцах у некоторых царил полный мрак.
Члены семьи Фан под пристальным наблюдением толпы продолжали идти вперед.
На этот раз все смотрели не на фонарики, а на человека, который прежде никогда не показывался на глаза и в ближайшем будущем должен был умереть.
Словно… мимолетная вспышка фейерверка.
Но, впрочем, какая вообще разница? По крайней мере, публике он показался в роли того, кто просто приехал полюбоваться фонарями, а не в роли жениха и аксессуара для девушки…
Ему просто хотелось побыть здесь одному и не подвергаться унижению от других. Фан Чэнъюй любовался разноцветными фонариками и слушал смех и гогот, доносящиеся до него с обеих сторон.
