Да и в Белой России к 1921 году кулинарное искусство еще не успело вернуть утраченные за годы гражданской войны и военного коммунизма позиции.
Шульгин, например, только сейчас окончательно понял, что имел в виду лейтенант Власьев, когда говорил, что за все 20 лет советской власти ни разу не ел с удовольствием. А я начал всерьез относиться к описаниям Гиляровского посещений московских трактиров.
Но это все, конечно, лирика. Оценив достоинства поданного ужина, мы с непреложностью, подобной закону всемирного тяготения, вернулись к реалиям текущего момента.
Только Анну, как я уже отметил ранее, наши проблемы почти не интересовали. Шульгин был при ней, она не отрывала от него влюбленных глаз, а в каком времени мы находимся и куда намереваемся плыть дальше — не все ли равно? Если везде будут такие вот рестораны, звездные ночи над морем и общество людей, которые заведомо принимают на себя все сложности жизни, оставляя ей только ее радости.
Как я ей моментами завидовал, честно говоря. Единственный среди нас по-настоящему счастливый человек!
Нам же думать приходилось по необходимости, и как бы ни хотелось хоть этот вечер провести в полной беззаботности — увы! Одним словом, приказано ни в коем случае не вспоминать о белой обезьяне…
— Вариантов, собственно говоря, просматривается только два, — как бы продолжая прежний разговор, сказал Сашка, когда мы отошли выкурить по сигаре в предназначенном для этого эркере с видом на океан. — Или нам в ближайшее время дадут понять окончательно, что почем и зачем вообще нужны эти хохмочки… — затянулся, медленно выпустил дым.
— Или?..
— Или не объяснят, и придется догадываться самим.
— Но мы, помнится, эти возможности уже рассматривали… Что-то новое тебе в голову пришло или так, чтобы разговор поддержать?
— Пришло. Ты упомянул, что, по твоим расчетам, весь этот мир — грандиозная химера… Хотя и приятная, ничего не скажешь. — Он обвел взглядом зал, где веселились люди, имеющие возможность платить весьма немалые деньги и не подозревающие о собственной химеричности.
— Именно. Особенно когда дочитал их историю до конца, точнее — до событий 2050 года, на чем книга и заканчивается. Не должно так, не может быть, чтобы все события сотни с лишним лет неизменно благоприятствовали здешней «европоцентричной» цивилизации. Как будто заранее нарисовали оптимальный план, и он воплощался в жизнь без сбоев и неожиданностей. А так же не бывает. То ли дело у нас…
Как будто ведет этот мир кто-то твердой рукой к счастью, строго присматривая, чтобы не оступились, не споткнулись и нос не разбили.
— Да уж… Только ведь то же самое можно сказать о наших Штатах, Швейцарии, Швеции, Канаде… Там тоже век с лишним все происходило только к их вящей пользе и на посрамление врагам. Даже чужие войны…
Это он прав. Однако… Благополучие нескольких стран вполне закономерно компенсировалось грандиозными потрясениями в соседних — Франции, России, Германии и так далее… Здесь же хорошо было всем европейским и англосаксонским странам.
А главное — и нашей России, которую без всяких вопросов давным-давно приняли в число «цивилизованных», и с тех пор никто не посягал на ее право культивировать свое экономическое и политическое «величие». Еще вернее — ей раз и навсегда отвели достойную, всех устраивающую экологическую нишу. Из которой она тем не менее то и дело выламывалась без всякого злого умысла…
— Мы разве не тем же самым сейчас у себя там занимаемся? — Он показал большим пальцем себе за спину, в примерно правильном направлении.
И вдруг меня словно осенило. То все не хватало каких-то деталек в конструкторе, а тут вдруг они нашлись, и все стало на место.
— Саш… А если… Если нам решили показать, на наглядных примерах, к чему может привести наш «эксперимент»? Мы ведь тоже, грубо говоря, химеру у себя лепим. Но — только начали. А кто-то уже вторую сотню лет упражняется…
— Ну-ка, ну-ка… — Сашка сразу схватил суть моей мысли. — Если так, не думаю, что нам просто решили продемонстрировать рай в стиле Ефремова и Стругацких. Смысла нет. Как образец — не годится, условия у нас совершенно другие. А вот в виде предостережения… По закону жанра, значит, тут может вскоре так рвануть… Камня на камне не останется. И очень вскоре, иначе бы нас не заслали именно сюда. Меня вон Сильвия в Шестакова всунула, и той же ночью за ним пришли…
Шульгин тут продвинулся даже дальше, чем я. Я только еще примеривался к гипотезе, а он сразу расставил точки.
— Что именно может рвануть? Каким образом? Термоядерная война, пандемия неизвестной болезни, падение астероида?
— Чего ты меня спрашиваешь, — я еще ни одной здешней газеты в руках не держал, а тут нужно глубокий политологический и все прочие анализы проводить. Тенденции лет за 10–20 отслеживать. Вот в море выйдем, — он вдруг неприятно скривился, — если нам позволят, тогда и займемся теорией…
А я вдруг почувствовал, что он совершенно прав и лучше всего прямо сейчас сматываться к себе на «Призрак» и полными ходами рубить на норд, на вест, неважно, лишь бы подальше от земли.
— Если позволят… Вдруг действительно тот же Кейси уже вызвал на борт группу захвата какого-нибудь местного спецназа?
К счастью, ничего подобного не случилось, и мы благополучно досидели за ужином и десертом до двух часов ночи, а потом вполне спокойно вышли за пределы австралийских территориальных вод.
…Дамы разошлись по каютам, и Шульгин тоже удалился. Я его понимал, молодая жена вряд ли смирилась бы с тем, что после двухнедельной разлуки он предпочел мужские беседы супружеским ласкам.
Так это для нее он отсутствовал тринадцать дней, а Сашка прожил на «Большой земле» более трех месяцев. И если даже имел там несколько коротких связей, вряд ли его могло оставить равнодушным гибкое загорелое тело Анны.
Ну и слава богу, я смогу перед тем, как отойти ко сну, спокойно поразмышлять и наметить оптимальный план дальнейших действий. Шульгин все же нашел время, под прикрытием наскоро устроенной в аккумуляторном отсеке электромагнитной защиты, за десять минут изложить мне суть последнего контакта с Держателями. Они на самом деле посоветовали ничего мне не сообщать. Якобы — для чистоты эксперимента…
Погоды по-прежнему стояли великолепные, вечерний бриз гнал «Призрак» в океан примерно с девятиузловой скоростью, волнения практически не ощущалось, море просто «дышало», медленно и плавно поднимая и опуская яхту. Почти прямая фосфорическая кильватерная струя тянулась до самого горизонта. Полная луна заливала все вокруг зеленовато-серебристым светом.
Красота, можно сказать, и благолепие.
Космическую тишину нарушал только плеск воды под кормовым подзором и сдвоенные удары рынды, отбивающей склянки в положенное время.
Прогноз внезапных шквалов и тайфунов не обещал, поэтому я открыл двери из кают-компании на кормовой балкон, вынес туда кресло и бамбуковый столик, разложил и расставил потребные для плодотворного мыслительного процесса предметы. Как то: пепельницу, коробку сигар, кофеварку, сахарницу, бутылку непременного «Мартеля», кофейную чашечку и серебряную чарку.
