Жизнь такова, какова она есть, и больше — никакова. Он же, Шульгин-Мэллони, обречен постоянно помнить, что есть очередная, отдельно взятая реальность и есть он, каждый поступок которого постоянно превращает эту реальность в нечто совершенно иное.
И никогда не догадаешься, к лучшему или наоборот. Думаешь так, а выходит совершенно иначе. Не подошел бы он за завтраком к немцу, и на данный момент десятки, а впоследствии и сотни людей прожили бы совершенно иную жизнь…
Все это промелькнуло в голове мгновенно, не до конца даже оформившись в слова, и Шульгин хмыкнул скептически. Тогда проще всего застрелиться, подумав напоследок, что уж это изменение реальности, судеб всех тех людей, к которым ты больше никогда не подойдешь, — последнее. Дальше все будет изменяться по тем же законам, но всего лишь без тебя. Ну и что?
События же тем временем покатились по вновь предназначенной колее, повинуясь щелкнувшему механизму стрелочного перевода мировых линий.
Слева, на углу квартала, он заметил тихо, без огней выскользнувший из ворот «Додж», сразу свернувший в переулок. Там же мелькнуло несколько теней, возможно — люди Славского. Откуда они появились, он не разглядел.
Наверное, проскользнули сквозь широкие проемы между финтифлюшками узорчатой кованой ограды, отделяющей гостиничный палисадник от улицы.
И в тот же миг, словно только этого и ждали, сразу с двух сторон вспыхнули электрические фары чужих автомобилей. Или они подкрались так бесшумно (что маловероятно при здешних моторах), или давно ожидали, затаившись под деревьями.
Хлопанье дверок, топот подкованных сапог по брусчатке, крики, в том числе и матерные.
Настоящая группа захвата прибыла, неизвестно чья и по чьему вызову. Угадал Славский, если это не очередная подстава. На него, иностранца, рассчитанная.
Лишь бы не оказалась это белая контрразведка. Шанс невелик, нужные предосторожности он принял, но все же…
Шульгин выдернул из-под плаща как раз на этот случай приготовленный «ППСШ» с двумя сцепленными магазинами, на сорок патронов каждый.
Отвлекая на себя внимание противника, несколько раз выстрелил короткими очередями трассирующих, целясь поверх голов, но так, чтобы нападающим был слышен свист пролетающих в опасной близости пуль.
Еще две серии по три выстрела он пустил под острым углом к стенам и мостовой.
Рикошеты тоже звучат впечатляюще. Убивать он по-прежнему не хотел, не зная, с кем имеет дело.
Ну а если кого и заденет шальная пуля, уже потерявшая энергию и скорость, то почти наверняка не смертельно.
Присев на корточки, боком, как краб, Шульгин перебежал на другую сторону улицы, заскочил в подворотню, еще трижды пальнул, рассчитывая, что вспышки из полной темноты достаточно его демаскируют.
Дождался ответных выстрелов и повторил маневр, вернулся к ограде гостиницы, пригнулся ниже цоколя, чтобы голова и плечи не проецировались на фоне светлой стены, заскользил в сторону машины.
Оттуда, перекрывая подходы к переулку, молотили в пять стволов люди Славского. Нападающие азартно и дружно отвечали, так что бой разгорался неслабый.
Хорошо еще, что торопливая револьверная пальба навскидку да в темноте имеет скорее психологическое, чем практическое значение.
Джо, не получив соответствующей команды, не стрелял. И правильно делал. Потому что он-то и в темноте бил бы точно, наповал. Шульгин ухватился рукой за борт джипа.
— Все здесь?
— Я и Джо здесь, остальные — сами слышите… — отозвался из-под тента фон Мюкке.
— Общий отход. Сигналь, Джо, и медленно-медленно трогайся. Вы, Гельмут, крикните господину Славскому что-нибудь, непременно по-немецки…
Подействовало. На громовой, привыкший командовать в бою на палубе крейсера голос корветтен-капитана, продублированный Славским, в ближайшие секунды подтянулась вся группа. Похоже, без потерь. По крайней мере, все передвигались самостоятельно, продолжая палить наобум во все стороны.
— Быстро, быстро, в кузов, на подножки, пошел, Джо, гони, отрывайся с концами… — в азарте Шульгин не замечал, что командует по-русски, но роботу это было все равно, а остальным пока еще недосуг было вникать в такие пустяки.
Переводили дыхание, цеплялись пальцами за холодный металл и резину «запасок», стараясь удержаться, устроиться понадежнее, кто где оказался, внутри кузова и снаружи.
Из перпендикулярного улице темного переулка вдруг вывернулся черный автомобиль, сверкающий яркими ацетиленовыми фарами, намеревавшийся не то перегородить дорогу «Доджу», не то повиснуть у него на хвосте.
Гораздо более мощные электрические фары джипа мазнули по лобовому стеклу чужой машины, ослепляя водителя.
— Ну-ка, Джо, давай! Только аккуратно, вскользь. Всем держаться, крепче!
Тяжелым кованым бампером Джо ударил автомобиль в левое переднее крыло. Тот с грохотом и звоном бьющихся стекол отлетел в сторону. Послышались крики раненых или просто обозленных, перепуганных людей.
Кто-то из помощников Славского тоже не удержался за стойку тента, покатился кубарем по булыжнику.
За спиной продолжали торопливо громыхать выстрелы.
…Оторвались от возможного преследования вчистую уже за первым же углом.
Робот не включал фар, но легко и стремительно вписывался в повороты, едва не ставя «Додж» на два колеса, вел машину самым запутанным и сложным для погони маршрутом, руководствуясь не командами Шульгина и не интуицией, а подробнейшим планом или, точнее, макетом города, который он держал перед «внутренним взором».
— Команда выполнена. Преследование исключается. Куда ехать дальше? — Джо сбросил скорость, чтобы хозяин мог услышать его голос, только что перекрываемый ревом двигателя, грохотом покрышек по булыжнику, свистом ветра и хлопаньем заднего полога тента.
— Вопрос, однако. Что скажете, Гельмут, или надо спрашивать герра Славского? Куда прикажете направиться после устроенного вами шухера? Учтите, что до утра я предпочел бы убраться из этого негостеприимного городка. Британцам здесь снова не везет. — Это он намекнул на Крымскую войну и не слишком успешные действия флота Его Величества в 1920-м и особенно 1921-м году.
— Что скажете, Славский? — переадресовал вопрос Шульгина фон Мюкке. — Вы-то, надеюсь, знаете, куда нам бежать, где скрываться и что делать дальше…
— Прошу также иметь в виду, — вставил Сашка, — что я к вашим делам ну совершенно непричастен и более всего желаю забыть о них и продолжить путешествие. Теперь уже — за пределами России. Этой. Надеюсь, Советская будет гостеприимней…
— Это как сказать, — будто в пространство хмыкнул Славский. — Причастны вы или нет, не мне решать.
— Но вот господин капитан же может подтвердить…
— Не беспокойтесь, разберемся. Во всем разберемся. А наилучший способ исчезнуть — это немедленно отправиться в Одессу…
