— Сволочь! Старый каторжник! Подожди, мы тебя еще встретим…
Можно было бы, конечно, вернуться для достойного завершения урока, но как-то вдруг расхотелось. Неинтересно. Если б они хоть драться умели…
…Шульгин возвратился на дачу в пролетке извозчика и был более чем обрадован, что Славский встретил его у ворот.
— Сэр Ричард, на самом деле, нельзя же так! Ну поспорили, не сошлись во мнениях, бывает, но так исчезать… Это же не Лондон, не Париж, здесь хорошо одетый человек может никогда не вернуться домой просто оттого, что кое-кому понравилось его пальто…
— Оставьте, господин Славский. С меня пальто не снимут. Даже и пытаться не станут. В этом я уверен. И ваша Одесса против Тимбукту или Рабаула так, тьфу… — Шульгин плюнул вполне натурально. — Я собираюсь сейчас же дать команду моему слуге собираться в дорогу. Профессор еще не приехал?
— Как раз и приехал. Осматривает больного. Ну не сердитесь, прошу вас. Давайте дождемся его приговора, а потом уже… Ну, давайте я извинюсь, если для вас это важно…
Шульгин, не отвечая, проследовал во флигель. Там, в прихожей, профессор Гронфайн, представительный пятидесятилетний мужчина с полуседой бородой и в золотом пенсне, как раз подбрасывал клапан старомодного рукомойника длинными холеными пальцами.
Один из сотрудников Славского почтительно держал на вытянутых руках махровое полотенце.
— Здравствуйте, коллега, — сказал Шульгин по-немецки, предполагая, что профессор с такой фамилией или учился в Гейдельберге, или знает идиш.
Профессор учтиво наклонил голову.
— Это вы оперировали пациента? Весьма грамотно, весьма. Вы практикуете? А где учились? Позвольте представиться — Борис Давыдович.
— Ричард Вильямович, если угодно. Учился на медицинском факультете в королевском университете Сиднея, это в Австралии, практиковал только эпизодически, в полевых условиях. — Не давая профессору опомниться и рассчитывая, что его слышит через не до конца закрытую дверь и фон Мюкке, и Славский, спросил: — Как ваше мнение? Пациент имеет шансы?
Профессор понял, о чем говорит Шульгин. Не о жизни шла речь.
— Сожалею, коллега, очень сожалею. Спинальные больные с такими поражениями имеют очень мало шансов. Год, два еще можно поддерживать удовлетворительное состояние, но позже… Пролежни, трофические язвы и так далее, и так далее, вплоть до неизбежного исхода…
— Благодарю вас, профессор. Но я, бывая в разных экзотических странах, в Индии в том числе, имел возможность убедиться, что тамошние врачи, придерживающиеся иных, нежели европейские, взглядов на природу болезней и способы их лечения, успешно исцеляли и такие, как у нашего пациента, и даже более тяжелые увечья…
— Не знаю, не знаю. — Гронфайн презрительно скривил лицо. — Легендам не верю, хотя слышал подобные россказни неоднократно. В том числе про филиппинских лекарей, делающих полостные операции без скальпеля и пролития крови. Практика — критерий истины, — он назидательно поднял палец. — Если бы туземная медицина была эффективнее европейской, тамошние раджи и шейхи отнюдь не обращались бы к нам. А я лично имел честь и удовольствие излечить эмира бухарского от перемежающейся хромоты. За что удостоен бриллиантового перстня. Так-то, коллега…
Профессор покровительственно улыбнулся и, отставив назад руки, позволил охраннику надеть на себя длинное демисезонное пальто с каракулевым воротником. Возникла сценическая пауза.
— Господин Славский… — Шульгин приподнял бровь и сделал известное движение пальцами.
— Все готово.
Славский вручил Гронфайну конверт с гонораром, который тот, не открывая, сунул в карман, раскланялся и неторопливо проследовал к наемному, а то и собственному автомобилю редкостной марки «Делоне Бельвилль». Благородного мышиного цвета, с цилиндрическим капотом и медной решеткой радиатора.
— Ну-с, достопочтенный сэр, что скажете? — Славский выглядел по-настоящему расстроенным. Да и неудивительно. Очевидно, приговор профессора ломал все его планы, а может быть, грозил и существенными личными неприятностями.
Шульгин выразительно посмотрел на дверь комнаты, где лежал фон Мюкке. И тут же из-за нее раздался голос капитана:
— Входите, господа, чего уж теперь секретничать.
Немец явно слышал разговор Шульгина с профессором, но воспринял страшный приговор мужественно. Лицо его было сосредоточенно, но спокойно. Только руки слегка вздрагивали, когда он поднес спичку к кончику сигары.
— Судьба, очевидно, — сказал он. — А возможно, расплата за многолетнее везенье. Я вполне мог погибнуть еще семь лет назад и много раз впоследствии. Конечно, заканчивать дни парализованной развалиной… не совсем приятно. Я предпочел бы умереть на мостике «Эмдена»… — Заметил сделанный за спиной Шульгина предостерегающий жест Славского и махнул рукой. — А, бросьте. Мне теперь наплевать на ваши тайны. Единственно, о чем прошу, — помогите добраться домой. В своем тихом Аренсбурге я, возможно, еще успею написать мемуары и несколько статей об истории германского рейдерства.
— Разумеется, капитан. Я обязательно отвезу вас на родину, — заверил его Шульгин, — но не следует столь безоговорочно верить моему русскому коллеге. Я тоже имею некоторый опыт и совсем не уверен, что все обстоит так трагически. Не следует терять надежды…
— Вы что-то там говорили про индийских врачей. Это серьезно?
— Более чем. Господин Славский, я думаю, у вас наверняка есть неотложные дела. А если нет — не затруднит ли вас просьба выяснить, когда отправляются поезда в сторону Европы и сколько будут стоить два билета в первом классе и платформа для автомобиля?
Славский понял намек и с оскорбленным видом направился к выходу. Уже на пороге он остановился.
— Кстати, сэр Ричард, а зачем ваш слуга покинул наш приют? Мне сообщили, что он перебрался с автомобилем на пятую отсюда дачу, совсем разрушенную. Как это понимать?
— Все очень просто. Мой слуга очень старательный человек и, пользуясь свободным временем, решил сделать машине тщательную профилактику. Перебрать ходовую часть, повозиться с мотором. А на той даче обнаружился подходящий сарай с верстаком, тисками, кузнечным горном и даже смотровой ямой. Автовладелец, наверное, жил. Вот там он и работает. Кроме того… — Шульгин изобразил озабоченность. — Вы совершенно уверены, что профессор Гронфайн не сообщит о своем визите в полицию? Мне бы не хотелось оказаться в участке и давать объяснения…
— В полицию? Зачем? — Славский искренне удивился.
— Ну, я не знаю, как тут у вас, но в цивилизованных странах врач обязан сообщать в полицию, если ему пришлось оказывать помощь пациенту с огнестрельными или ножевыми ранами неясного происхождения.
— А, пустяки. Я заплатил ему очень хорошо, да и за годы Гражданской войны врачам столько раз приходилось оказывать помощь не больным, а именно раненым, что упомянутое вами правило в этой стране просто не имеет смысла… Не Англия здесь, слава богу.
