— Он! — сообщил Сергей, и Вадим понял сразу, а Розенцвейг с некоторым замедлением.
— Сначала — вмажем. За успешное завершение первого этапа, каким бы ни был второй. Ты прав, Вадик. — Тарханов, что удивительно, впервые принародно назвал Ляхова сокращенным именем. И он с ходу понял, что содержимое фляжки полковник сначала испытал на себе, чтобы не подвергать риску товарищей. И умело держал себя в руках все это время, ожидая, как подействует.
Сейчас наконец подействовало. И правильно.
Вмазали.
Вадим, по-докторски, чистого, но с «проводничком», то есть набрав предварительно в рот глоток воды, а вслед за ним уже чистый спирт.
Розенцвейг предпочел развести более чем напополам. Да что с него взять, старик, сорок шесть лет, кажется.
Но у всех прошло хорошо. Обсудили это дело, наскоро поделились воспоминаниями, как, кто, где и когда до этого пил спирт и какие из этого для каждого проистекали последствия, покурили, слегка подумали, стоит ли еще, и все-таки повторили.
Ляхов к случаю вспомнил студенческий тост: «Улучшим наше состояние!»
Потянулся к фляге, чтобы налить по второй, сфокусировал зрение на ее округлом зеленом боку и вдруг захохотал.
— Чего это ты?
— Смотрите, — пустил фляжку по кругу, предварительно указав пальцем, где следует смотреть.
Известным солдатским способом, острием хорошо наточенного ножа на металле было не выцарапано, а именно выгравировано елочкой, каллиграфическим шрифтом:
«Сема Бриман. ДМБ — 04».
По-русски!
— Что значит «ДМБ»? — осведомился Розенцвейг.
— Насколько я помню, в первой половине прошлого века в нашей армии, когда существовала четырехлетняя обязательная воинская повинность, таким сокращением обозначалась «демобилизация», то есть увольнение отслуживших в запас, — сообщил Ляхов. — Следовательно, в армии этого Израиля присутствует нечто подобное.
— И служат в ней русские, помнящие далекое прошлое? — усомнился Розенцвейг.
— Ну, Бриман не такая уж русская фамилия, хотя он, безусловно, русского происхождения… Более того, приехал он в Израиль уже в достаточно зрелом возрасте, раз предпочитает писать по-русски и сохраняет русский образ мышления…
— Может быть, тут у них тоже война и на помощь едут добровольцы со всего мира? — предположил Тарханов.
— Вряд ли. У добровольцев и даже наемников не бывает «ДМБ», тем более — с четко определенным сроком. Тут именно служба по призыву. Кстати, судя по дате, парень этот уволился еще в прошлом году. Только вот не понимаю, почему он фляжку бросил? Обычно такие сувениры с собой на память прихватывают. Где ты ее нашел?
— В танке. Под сиденьем командира. А уж почему… Да, может, его просто убили в бою, а фляжка друзьям на память осталась.
— И это возможно, — согласился Ляхов. — Зато, по крайней мере, Россия в этом мире тоже существует. Уже легче… Но мы отвлеклись.
Выпили за Россию.
После чего Ляхов, у которого спиртное до определенного момента обостряло фантазию и воображение, высказал предположение, что они оказались именно в том мире, который краем глаза Тарханов увидел в Пятигорске.
— Иначе придется допустить, что параллельных миров вообще бесконечное количество. А так — понятнее. Сергея что-то замыкает именно на тот мир, в него и выбросило. А нас — за компанию.
Выпустив в потолок дым, Тарханов тут же налил по третьей. И, внимательно глядя в невидимую точку перед собой, Тарханов, покачивая пальцем, заявил:
— Если кто-нибудь заговорит про политику или про атомную физику — лично морду набью.
Идея была принята единогласно.
— А вот что я вам практического скажу, парни, — сообщил, слегка икнув, Розенцвейг, — провода, ведущие к заставе, вы видели?
— Нет.
— Правильно. А холодильники и прочие приборы видели?
— Видели.
— Значит, что?
— Дизель! — первым сообразил Тарханов. Все обрадовались и выпили еще по чуть-чуть.
— Значит, пошли искать.
Поднялись, пошли и нашли очень быстро, поскольку толстые черные провода, протянутые внутри заставы от следующего за кухней барака к остальным домикам, мог не заметить только слепой. Или столь же взволнованный человек, каким был Ляхов, оставшийся здесь один.
В бараке стоял очень большой двигатель, подсоединенный к генератору и двум трансформаторам. Только не дизельный, а бензиновый. Здоровенный алюминиевый бак был совершенно сухой. То есть движок работал, сколько мог, снабжая заставу энергией, а потом заглох, исчерпав горючее.
К счастью, в пристройке имелась запасная двухтонная цистерна, только никто не догадался или не успел вовремя переключить питание на нее. И друзьям пришлось поочередно перекачивать горючее, дергая длинный желтый рычаг ручного насоса.
Тарханов периодически матерился, Ляхов делал свою часть работы молча, но задумчиво, Розенцвейг тоже о чем-то думал, предпочитая не столько качать, как выходить за пределы станции и там курить. Возможно, слишком уж часто.
Когда в стеклянной трубке бензонасоса уровень достиг красного штриха, Тарханов, в очередной раз выругавшись, причем ругань звучала как молитва, дернул пусковой шнур. С третьего раза движок затарахтел, набирая и набирая обороты.
Когда он вышел на режим, Сергей сел прямо на асфальтовый пол. Ляхов понял, как много нервов все это ему стоило.
— Все, Вадик! Теперь живем. Хоть здесь, хоть где — живем. Ничего здесь особенного нет. Работает же… Конечно, в случае чего, без остального человечества будет скучновато. Но и обойтись тоже можно. Как только приедем, где русские книги бывают, ты мне найди «Таинственный остров». А то все время вспоминаешь, а я плоховато помню. Читал в пятом классе, но только про воздушный шар помню и про обезьяну. А деталей — нет. Но тебе я верю. Если говоришь — полезная книжка, — согласен. Только ты мне ее найди.
Нет, наверное, нужно быть врачом, чтобы, напившись аналогично, то есть в той же пропорции, сохранять представление о текущей ситуации, довести товарищей до места, где можно преклонить голову. А еще потом сварить кофе на быстро накалившейся от электричества печке и пить его, жутко крепкий, четыре ложки на кружку, сидя на пороге домика, курить, глядя на луну, поеживаясь от холода.
«В натуре, хрен бы с ним. Вот уж сегодня что было, а обошлось, и живы, и даже здорово посидели. Ну а завтра…»
Завтра, знал он той частью мозга, которая оставалась трезвой всегда, сначала будет не зависящая от ситуации «адреналиновая тоска», потом тоска уже правильная, поскольку положение-то их абсолютно аховое.
А еще потом…
Ну, как-то перетерпим и станем делать все, вытекающее из обстановки…
Вадим с сожалением раздавил подошвой окурок, сплюнул, дошел до ближайшей койки, лег и сразу провалился в неприятно раскачивающуюся тьму.
