— Следующий раз, когда вздумаешь осчастливить «всех и сразу», предварительно посоветуйся…
— С тобой, с Александром?
— Лучше с обоими сразу. Для снижения статистической погрешности. А остальное — нормально, не бери в голову. И покруче тебя люди ошибались.
Но момент представился уж больно удобный: противник деморализован, сбит с позиций. Если в душе еще и верит, что остается великим полководцем, так конкретно сейчас, когда Старая гвардия бежит, а артиллеристы рубят постромки, бросая пушки, он готов поверить в то, что ты умнее и сильнее его. Тут его и брать голыми руками. Что я и сделал, сам почти не веря, что получится.
— Да, кстати, Арчибальд! Помнишь антиномию про Бога, который то ли может создать камень, который не в силах поднять, то ли нет?
— Помню, и все толкования этой темы христианскими и иудейскими мудрецами. Процитировать?
Пока он напрягал свои мозговые ячейки в этом направлении, поскольку подобие приказа на их активизацию якобы поступило, я опять резко сломал тему.
— При случае. Пока у меня вопрос попроще. На самом ли деле ты по просьбе Шульгина перед нашей эвакуацией создал ему убежище, непроницаемое для любых ментальных и материальных сил ваших хозяев? Я помню, как это выглядело с моей непросвещенной точки зрения, а по-правде?
— Да, было так. Я не осознавал себя личностью, такой, как сейчас. Услышал отчаянный призыв человека, нравящегося мне больше, чем «хозяева». Догадался, что ему, всем вам, Антону грозит большая опасность. И сделал так, как просил человек Александр. Ты знаешь, что защита получилась непроницаемой?
— Спасибо. Молодец! — словно кусочек сахара умной собаке бросил за правильный поступок. — А теперь ты снять ее можешь? С того места, где организовал?
Оцените тонкость игры. Я сосредоточил возможную в этой обстановке душевную энергию, чтобы дать понять Замку, будто лично заинтересован в снятии блока. Одновременно якобы маскируя истинную причину такого желания. То ли некое внутреннее соперничество мною двигало, то ли желание использовать обозначившиеся внутри Братства противоречия в собственных корыстных целях. Например, получить возможность наблюдать и подслушивать то, чем Шульгин станет заниматься в своем якобы неприступном убежище.
Даже очень образованного и культурного человека обмануть не трудно, если превосходишь его силой характера, цинизмом, а главное — мотивацией, что же говорить о железке, сколько бы терабайт его псевдомозг не умел обрабатывать в текущие секунды?
— Прости, Андрей, — с ощутимой долей вины и сожаления сказал Арчибальд. — Что сделано, то сделано. Задача была такая, я ее исполнил. Теперь та область, подвластная Александру, мне недоступна. Императив был категорическим. Отменить я его не в силах. По той же причине, что я не стал подчиняться приказам из Департамента соответствия. Любой намек на готовность к компромиссу ведет к поражению. Лучше уж сразу взорвать крышки кингстонов…
Ишь ты, и в этом разбирается.
— Очень и очень жаль, — сказал я, протянул в сторону Арчибальда новую сигару, и он мне ее тут же поджег выхваченной из жилетного кармана зажигалкой. Нет, ну, в общем, правильно, кто он, и кто я!
— Почему жаль?
— Теоретически. Иногда может возникнуть необходимость связаться с другом «поверх барьеров»…
Шульгин курил у окна с таким видом, будто находится в совершенно пустой комнате. Не слышал разговора и не хотел слышать.
— Извини, Андрей, это за пределом моих возможностей. Что сделано, то сделано. Зато, — оживился он, — я могу устроить тебе такое же…
— Зачем? — спросил я. — Александр от враждебных веяний скрывался, а мне от кого? Тут сейчас только друзья. Особенно ты! Никогда не видел столь всемогущего и бескорыстного друга. Мне от тебя прятаться за непроницаемой стенкой?
— Ну, тебе может захотеться провести время с другой женщиной, — осторожно сказал Арчибальд. — И чтобы никто не увидел…
— Кроме тебя, и так никто не увидит. За обычной каменной стенкой и деревянной дверью. Ты сам от себя хочешь мне защиту поставить? — мстительно ответил я.
— Андрей, зачем же так?.. — Господин в смокинге определенно расстроился. — Я могу увидеть абсолютно все, что захочу. От совокуплений питекантропов до возвышенной любви Тристана и Изольды… Мне нет нужды подглядывать за кем-то из вас!
— Хреновая возвышенность, — ответил я. — Если у них что и было, то на грязных покрывалах затруханного замка, по которым толпами ходили блохи, а под кроватью шныряли крысы… Простыней и прочей гигиены тогда еще не придумали.
— Нет, ну ваш цинизм…
— Какой цинизм! В чем? Простые реалии жизни.
Хорошо я сумел загнать Арчибальда в дебри рассуждений никчемных, но требующих массы интеллектуальных, плохо алгоритмируемых усилий.
— Значит, не можешь снять защиту с того убежища?
— Значит, да. Вот ответ на задачу о камне. Сотворить смог, а поднять не могу. Ты, пожалуй, первый подвел меня к мысли о границах могущества и воли…
Мне показалось, что он опечалился.
— Александр Иванович, — позвал я Шульгина. — Мы тут только что разрешили одну нерешаемую задачку, по поводу чего необходимо расслабиться. Присоединяйся, а то стоишь, как Каменный гость…
Я похлопал по плечу Арчибальда, как старший товарищ.
— Ладно, не грусти. Тебе предстоит узнать много еще более разочаровывающих истин. А пока свободен, если с нами выпить не хочешь.
— Спасибо, без меня. Я лучше прослежу, чтобы вечер завершился согласно вашим пожеланиям.
— Ну и давай, не обижайся, если что не так…
— А что, собственно, произошло? — спросил Удолин, когда мы с Сашкой подсели к ним и я вылил большую рюмку коньяка в свою чашку кофе.
— Да ничего особенного. Ошибочка вышла, хрестоматийная. Была в мое время такая детская сказочка, «Старик Хоттабыч». Там добрый джинн все время старался сделать как лучше, а выходило наоборот. К примеру, во время ответственного футбольного матча решил каждому игроку дать по личному мячику, чтоб не бегали по всему полю и не дрались за один на всех…
— Забавно, — усмехнулся профессор и потерял интерес к теме. Что-то другое его сейчас занимало.
А я подумал, что, располагай я необходимой мерой цинизма, вместе с Арчибальдом мог бы провести классный эксперимент. На самом деле, устроить этой ночью так, чтобы каждый получил себе вожделенного партнера-дубля, и понаблюдать со стороны за результатом. Как в социологии — рейтинговое голосование. Очень возможно, что кое-кому пришлось бы предстать в нескольких ипостасях, зависимо от числа претендентов. И наоборот, разумеется. Сократ, если не ошибаюсь, или Платон заявлял: «Истинно целомудренна та женщина, которую никто не пожелал». Вот и узнал бы, как у нас с этим делом обстоит.
Технически устроить такой перформанс труда бы не составило, только следовало продумать вопрос, как быть с «оригиналами».
