— Знаешь, пошел ты, — неожиданным для меня образом свернул Олег дискуссию. — Я лучше спать буду, пока ты меня окончательно не разагитировал. А то плюну на все и вернусь в Москву смиренно ждать своего часа… Раз итог тот же самый, чего суетиться?
— Один — один, — подвел счет Шульгин и задул лампу. Нас накрыла беззвездная ночь и оглушительная тишина.
…Дальше избушки Лорд дорогу не знал, и мы пошли по компасу. Не важно, где именно мы находились, на Земле или любой другой планете, но магнитные полюса тут имелись, и, если нас прихватит в пути пурга, обратно мы сумеем вернуться по азимуту.
Но одновременно мы дружно ощущали, что особенно далеко идти не придется. Цель, какой бы она ни была, находится неподалеку. Час, два нормального хода, едва ли больше.
Привели оружие в боевое положение, лишний груз оставили на месте. С собой взяли сухпаек на сутки и половину боеприпасов. За остальными — живы будем, вернемся. Придется отступать, так только сюда, больше некуда.
Шульгин почти окончательно уверовал, что именно от этой точки он пробивался к опорному пункту у входа в пещеру.
— Узнаю местность. Вот так вдоль распадка, — он показал рукой, — забирая вправо. Там будет перпендикулярно несколько оврагов, по третьему — пара километров вверх, и откроется ущелье. Если я в сильную встречную метель добрался, так сейчас без проблем добежим.
— Для полной достоверности метель свободно может начаться… — ответил Левашов.
— Пока вроде не похоже, а там кто его знает. Вдруг тут климат, как в Заполярье. Ничего-ничего — и сразу снеговой заряд…
— Не беда, — проявил я дежурный оптимизм. — Давно в хорошую пургу не гулял. Помню, как наших звездоплавателей нашел. Еле-еле в тот раз успели домой добраться.
— Интересно, как они там? Сколько раз по разным параллелям шастали, а к ним даже не попробовали наведаться.
— Значит, именно туда нам семафор закрыт. Это к вчерашнему разговору о свободе личности и вообще…
Так, перебрасываясь фразами, мы поднимались по длинному, покрытому косыми снеговыми застругами склону, поверху тоже ограниченному стеной хвойного леса. Скатываться здесь вниз было бы чистым удовольствием, а подниматься — достаточно нудно. Тягун — он и есть тягун. Как всегда при длительном и монотонном физическом напряжении, в голове крутился обрывок песни, очень подходящий к случаю: «И вперед за цыганской звездой кочевой, хоть на край земли, хоть за край…» К «краю» мы наверняка приближались, потому что подъем, как все подъемы в жизни, рано или поздно кончаются, кончился и этот.
Остановились между редко расставленными сосновыми стволами, чтобы перевести дух, поправить амуницию, вытереть пот с лица, перекурить, пока обстановка позволяет. Отсюда горы на северо-западе виделись гораздо отчетливее, различалось, что представляют они собой несколько параллельно идущих гряд в полторы-две тысячи метров высотой, достаточно сглаженных минувшими геологическими эпохами. И было до них по прямой километров пятнадцать.
— Что это с ним? — спросил Левашов, указывая на пса.
Лорд был явно встревожен. Он челноком сновал между деревьями, словно искал что-то: след зайца или медвежью берлогу. При этом ни разу не подал голоса и не выбегал за пределы зрительной связи.
— Лорд, ко мне! — крикнул Шульгин, но пес не послушался, старательно разрывая снег передними лапами.
— Ну, что у тебя здесь? — Сашка подъехал к нему, и мы с Олегом услышали, как он изумленно выматерился. От души. Пришлось и мне оттолкнуться палками, с полуповорта скользнув туда же. На дне ямы, вырытой до прошлогодней жухлой травы, лежала хорошо сохранившаяся светло-коричневая пистолетная кобура! Из добротной толстой кожи, почти правильной треугольной формы. Парабеллумная, то есть от «ноль-восьмого» «борхарт-люгера». Одно время, именно на Валгалле, и я, и Шульгин с Берестиным носили на поясе такие же. Нравилось нам отчего-то рисоваться перед девушками подобным образом.
Приехали, в очередной раз! Или снова фрагмент Отечественной войны, или…
Кобура, не пострадавшая от погодных условий, несла на себе следы механического воздействия. Конкретно — разорвана почти пополам. Не разрезана ножом и не распорота, скажем, осколком, а разорвана, как тряпка. Вдобавок и прочные поясные петли тоже оторваны. Полное впечатление, что мощный зверь (суперкот?), с маху ударил владельца пистолета лапой с выпущенными когтями, только чуть промахнулся. Следов крови не видно. Зато полный магазин так и остался в предназначенном ему торцевом карманчике.
Я не успел взять у Сашки находку для ближайшего рассмотрения, как он выматерился снова, с другой интонацией.
— Держи…
Я увидел на внутренней стороне крышки жирно выведенные шариковой ручкой, едва-едва размытые влагой буквы: «А.Ш. — 84».
Тоже армейская привычка, помечать личное имущество, подумал я, и только тут до меня дошло по-настоящему.
— Так это же — твоя!
— А я о чем? Больше скажу — я ее подарил, вместе с пистолетом, естественно, Сехмету, когда мы отправлялись в последний бой. Сам «беретку» взял, с ней в танке удобнее, а «восьмерку» ему отдал. Типа — на память. Вот же угадал…
Левашов присоединился к нам и тоже стал с задумчивым вниманием вертеть кобуру в руках. Он с нами в городе квангов не был, Сехмета, офицера дирижабельно-пограничного отряда, не знал, но наслышан был во всех подробностях и вместе с Сашкой и Ларисой отстреливался от напавших на форт после «танкового погрома» аггров — «недочеловеков». Не в смысле нацистской расовой теории юбер- и унтерменьшей я здесь этот термин употребил, а только чтобы подчеркнуть, что основной персонал Таорэрской базы и солдаты их «армии вторжения» до специально выведенных копий людей, как Ирина и Сильвия, сильно недотягивали. И внешне, и по умственным качествам.
— Подарил, значит. По нашему счету — пять биологических лет назад ровно. За этот срок, если б он ее тогда потерял, сам знаешь во что кожа бы превратилась. Значит, ваш дружок расстался с ней месяц, два назад. Так?
Да кто бы спорил, только академические рассуждения Олега звучали… Ну, не по месту, что ли. Эмоций не хватало. Тут бы всплеснуть руками, ужаснуться или восхититься, зависимо от точки зрения на открывшуюся истину. На Валгалле мы, значит. Вернулись. Четвертым, получается, способом. Два первых — «механические»: через СПВ и блок-универсалом, третий — через Сеть, четвертый — вот он, волевым усилием сумасшедшего профессора из прошлого века. Накатанная дорожка.
— Братцы, нас старательно сводят к нулям, — продолжил Левашов. Подсунули нам ту еще Валгаллу, очень может быть, чтобы мы с радостным визгом не кинулись, не думая больше ни о чем, уходить на «Призраке» за пределы всей этой конструкции…
— Мы все равно уйдем, — ответил Шульгин, — для себя я давно все решил. Не нужны они мне. И миры их тоже, хоть сто, хоть двести. Уйдем со своими бабами, и катись оно туда и дальше!
— Согласен, — сказал Олег. — Если выпустят. Харчи, как говорил мой дед, отрабатывать придется. Кому кобура с пистолетом последний раз принадлежала, я не знаю. Могла много раз из рук в руки переходить. По известным причинам. Важно другое. Трупа здесь нет, костей тоже. Ничьих. Прямо как в кино. Махнул зверь лапой, срубил кобуру с ювелирной точностью, и дальше что? Разошлись, довольные друг другом?
