– Хорошо, позовём Тони Крума. Я ехала вместе с ним на пароходе. Он славный мальчик.
– Отлично. Итак, в субботу. Сестру тоже пригласите сами.
Клер не сказала ему: "Да она, наверно, за дверью", – потому что Динни действительно ждала сестру на лестнице. Всю неделю она заходила за Клер в половине седьмого вечера и провожала её до Мелтон-Мьюз: различнее случайности были ещё не исключены, и сестры не хотели рисковать.
Выслушав приглашение, Динни призналась:
– Когда я вышла от тебя в тот вечер, я наткнулась на Тони Крума, и он проводил меня до Маунт-стрит.
– Ты не сказала ему, что у меня был Джерри?
– Разумеется, нет.
– Ему и без того тяжело. Он в самом деле славный, Динни.
– Я это сразу увидела. Поэтому мне хочется, чтобы он уехал из Лондона.
Клер улыбнулась:
– Он тут не засидится: мистер Масхем решил поручить ему своих арабских маток в Беблок-хайт.
– Как? Ведь Джек Масхем живёт в Ройстоне.
– Для маток требуется отдельная конюшня и местность, где более мягкий климат.
Динни, с трудом отогнав воспоминания, спросила:
– Ну, дорогая, будем толкаться в подземке или возьмём для шика такси?
– Мне хочется подышать воздухом. Прогуляемся пешком?
– Конечно. Пойдём по набережной, а затем через парки.
Было холодно, и сестры шли быстро. Под звёздным пологом тьмы эта обширная, залитая электрическим светом часть города казалась незабываемо прекрасной; даже на зданиях, контуры которых расплылись во мгле, лежал отпечаток величия.
– Ночной Лондон прекрасен, – вполголоса заметила Динни.
– Да. Но ложишься спать с красавицей, а встаёшь с трактирщицей. Город – сплошной сгусток энергии, он – как муравейник, а чего ради люди суетятся!
– Это так тягостно, как сказала бы тётя Эм.
– А всё-таки, Динни, почему же люди суетятся?
– Потому что жизнь – мастерская, пытающаяся выпускать совершенные изделия: одно удаётся, миллион идёт в брак.
– Есть ли смысл надрываться?
– Почему нет?
– А во что верить?
– В характер.
– Что ты понимаешь под этим словом?
– Характер – способ, каким мы выражаем наше стремление к совершенству и культивируем то лучшее, что живёт в нас.
– Гм! – недоверчиво усмехнулась Клер. – А кто же решит, что во мне худшее и что лучшее?
– Хотя бы я, дорогая.
– Нет, я до всего этого ещё не доросла.
Динни взяла сестру под руку:
– Ты старше меня, Клер.
– Нет, хотя, вероятно, опытнее. Но я ещё не успокоилась и не познала себя. А покамест я нутром чувствую, что Джерри бродит около МелтонМьюз.
– Зайдём на Маунт-стрит, а потом отправимся в кино.
В холле Блор вручил Динни письмо:
– Заходил сэр Джералд Корвен, мисс, и велел вам это передать.
Динни вскрыла конверт.
"Дорогая Динни,
Я покидаю Англию не в субботу, а завтра. Если Клер передумала, буду счастлив взять её с собой. Если нет, пусть не надеется на моё долготерпение. Я оставил такую же записку у неё на квартире, но, не зная, где она, пишу для верности и вам. Она или её письмо застанут меня завтра, в четверг, до трёх часов в "Бристоле". После этого срока – a la guerre comme a la guerre.
[8]
Глубоко сожалею, что всё сложилось так нелепо, и желаю вам всего хорошего.
Искренне ваш
Джералд Корвен".
Динни прикусила губу.
– На, прочти!
Клер прочла письмо.
– Не пойду, и пусть делает, что хочет.
Когда сестры приводили себя в порядок в комнате Динни, туда вплыла леди Монт.
– А! Теперь и у меня есть новости, – объявила она. – Ваш дядя вторично виделся с Джерри Корвеном. Что ты решила насчёт него, Клер?
Клер повернулась спиной к зеркалу; свет упал ей на щёки и губы, которые она ещё не успела подкрасить.
– Я никогда не вернусь к нему, тётя Эм.
– Можно присесть на твою кровать, Динни? Никогда – долгий срок а тут ещё этот… как его… мистер Крейвен. Я не сомневаюсь, Клер, что у тебя есть принципы, но ты слишком хорошенькая.
Клер перестала подводить губы:
– Вы очень добры, тётя Эм, но, честное слово, я знаю, что делаю.
– Очень успокоительно! Стоит мне это сказать себе, как я уже знаю, что наделаю глупостей.
– Если Клер обещает, она держит слово, тётя.
Леди Монт вздохнула.
– Я обещала моему отцу ещё год не выходить замуж, а через семь месяцев подвернулся ваш дядя. Всегда кто-нибудь подвёртывается.
Клер поправила волосы на затылке:
– Обещаю не выкидывать никаких фокусов в течение года. За это время я разберусь в себе и приму решение, а если нет, значит, никогда не приму.
Леди Монт погладила рукой одеяло:
– Перекрести себе сердце.
– Лучше не надо, – торопливо вмешалась Динни.
Клер приложила пальцы к груди:
– Я перекрещу то место, где ему полагается быть.
Леди Монт поднялась:
– Динни, ты не находишь, что ей следует переночевать у нас?
– Нахожу, тётя.
– Тогда я распоряжусь. Цвет морской воды – действительно твой цвет, Динни. А у меня вот нет определённого. Так уверяет Лоренс.
– Нет, тётя, есть – чёрный с белым.
– Как у сорок или у герцога Портлендского. Я не была на Эскотских скачках с тех пор, как мы отдали Майкла в Уинчестер, – из экономии. К обеду будут Хилери и Мэй. Они без вечерних туалетов.
– Да, тётя, – неожиданно перебила её Клер. – Дядя Хилери знает обо мне?
– Он вольнодумец, – изрекла леди Монт. – А я, как ты понимаешь, не могу не огорчаться.
Клер встала:
– Поверьте, тётя Эм, Джерри скоро утешится: такие подолгу не переживают.
– Померьтесь-ка спинами. Так и думала – Динни на дюйм выше.
– Во мне пять футов пять дюймов, – сказала Клер. – Без туфель.
– Вот и хорошо. Когда будете готовы, идите вниз.
С этими словами леди Монт поплыла к двери, рассуждая вслух: "Соломонова печать – напомнить Босуэлу", – и вышла.
Динни снова подошла к камину и уставилась на пламя.
Голос Клер зазвенел у неё за спиной:
