– Почему вы пошли в адвокатуру, Форсайт? – вмешался в разговор
Майкл.
– Во время войны я был уволен вчистую по ранению, и мне пришлось подыскать себе сидячее занятие. И потом, знаете, отчасти это ремесло мне нравится, отчасти…
– Понятно, – перебил Майкл. – У вас был дядя по имени Джордж?
– Старый Джордж? А как же! Когда я учился в школе, он всегда давал мне десять шиллингов и совет, на какую лошадь ставить.
– И вы часто выигрывали?
– Ни разу.
– Вот что, скажите откровенно: кто выиграет завтра?
– Говоря откровенно, – ответил адвокат, посмотрев на Дин ни, – всё зависит от вашей сестры, мисс Черрел. Свидетели обвинения хорошо справились со своей задачей. К ним не подкопаешься, и показания их покамест не опровергнуты. Но если леди Корвен не потеряет самообладания, мы как-нибудь отобьёмся. Если же хоть по одному из пунктов возникнет сомнение в её правдивости, тогда… – Он пожал плечами и, как показалось Динни, разом постарел. – Среди присяжных есть несколько субъектов, которые мне не нравятся. Например, старшина. Для среднего человека жена, бросающая мужа без всякого предупреждения, – конченая личность. У меня было бы спокойней на душе, если бы ваша сестра рассказала о своей семейной жизни. Время ещё есть.
Динни покачала головой.
– Ну что ж, тогда остаётся уповать на её личное обаяние. Но вообще-то людям не нравится такое положение: нет кота дома, мыши ходят по столу.
Динни легла в постель с тяжёлым чувством человека, которому предстоит наблюдать, как будут пытать другого.
XXXI
Дни проходят, а каменное здание суда высится все так же неизменно. В зале повторяются одни и те же движения, скрипят одни и те же, скамейки, разносятся одни и те же запахи, не слишком острые, но достаточно крепкие.
На второй день Клер явилась туда вся в чёрном, с узким зелёным пером на чёрной шляпке, плотно облегающей голову. Бледная, с едва подкрашенными губами, она сидела так неподвижно, что никто не решался с ней заговорить. Слова "Бракоразводный процесс в высшем свете" и «броский» заголовок "Ночь в машине" возымели должное действие: зал не мог вместить всех желающих. Динни заметила Крума: он сидел позади своего защитника. Она заметила также, что вид у женщины-присяжной с птичьим обликом менее простуженный, а старшина не сводит бесцветных глаз с Клер. Судья, казалось, сидел ещё ниже, чем раньше. Он слегка приподнялся, когда прозвучал голос Инстона:
– Итак, с позволения вашей милости и господ присяжных, ответом на обвинение в прелюбодеянии, якобы совершенном ответчицей и соответчиком, будет простое и полное отрицание. Попрошу ответчицу в ложу.
Динни подняла глаза на сестру с таким чувством, словно видела её впервые. Клер, как советовал ей Дорнфорд, стояла в глубине ложи, и тень балдахина, ложившаяся на её лицо, сообщала ему отрешённое и таинственное выражение. Однако говорила она ясным голосом, и, вероятно, только одна Динни заметила, что он несколько более сдавлен, чем обычно.
– Правда ли, что вы изменили мужу, леди Корвен?
– Нет, неправда.
– И вы готовы подтвердить это под присягой?
– Готова.
– Между вами и мистером Крумом не было никакой интимной близости?
– Никакой.
– Вы готовы подтвердить это под присягой?
– Готова.
– Здесь говорилось, что…
Вопрос следовал за вопросом, Динни сидела и слушала, не спуская с сестры глаз, восхищаясь отчётливостью её ответов, невозмутимым спокойствием её лица и жестов. Девушка с трудом узнавала голос Инстона, он звучал совсем по-иному, чем накануне.
– Теперь, леди Корвен, я должен задать вам ещё один вопрос, но прежде чем вы на него ответите, прошу вас принять во внимание, что от вашего ответа будет зависеть многое. Почему вы ушли от мужа?
Динни увидела, что сестра слегка откинула голову назад:
– Я ушла потому, что остаться с ним значило потерять уважение к себе.
– Понятно. Но не уточните ли вы, почему именно? Вы ведь не совершали поступков, которых могли бы стыдиться?
– Нет.
– Ваш муж признал за собою один проступок и сказал, что извинился за него.
– Да, так и было.
– В чём же он состоял?
– Простите, я органически не в состоянии говорить о своей брачной жизни.
Динни услышала, как отец буркнул: "Ей-богу, она права!" Затем она увидела, как судья вытянул шею, повернул лицо к ложе и задвигал губами.
– Вы сказали, что оставаться с мужем значило для вас потерять уважение к себе. Правильно я вас понял?
– Да, милорд.
– Вы считали, что, уйдя от него, вы сохраните уважение к себе?
– Да, милорд.
Судья слегка приподнялся всем телом, и, поводя головой из стороны в сторону, словно для того, чтобы не адресоваться ни к какому определённому лицу, произнёс:
– По-моему, всё ясно, мистер Инстон. Углубляться в этот вопрос бесполезно. Ответчица, видимо, твёрдо решила обойти его молчанием.
Его полузакрытые глаза по-прежнему словно присматривались к чемуто невидимому.
– Как угодно вашей милости. Ещё раз спрашиваю вас, леди Корвен: обвинение в прелюбодеянии, якобы совершенном вами с мистером Крумом, не соответствует истине?
– Ни в коей мере.
– Благодарю вас.
Динни перевела дух, воспользовавшись паузой, а затем медлительностью, с которой выговорил первые фразы неторопливый низкий голос справа от неё.
– А не кажется ли вам, что, когда молодая женщина приглашает молодого человека к себе в каюту, сидит с ним наедине у себя на квартире до половины двенадцатого, остаётся с ним на ночь в машине и в отсутствие мужа постоянно проводит с ним время, она тем самым совершает прелюбодеяние?
– Само по себе это ещё не прелюбодеяние.
– Очень хорошо. Вы сказали, что никогда не видали соответчика до знакомства с ним на пароходе. Как вы объясните то обстоятельство, что на второй день плавания вы уже были с ним неразлучны?
– Сначала мы вовсе не были неразлучны.
– Вот как? Но ведь вы всегда проводили время вместе.
– Часто, но не всегда.
– Часто, хоть не всегда, – и это со второго дня?
– Да, пароход есть пароход.
– Совершенно верно, леди Корвен. И вы никогда с ним раньше не встречались?
– Насколько помню – нет.
– Разве Цейлон так уж велик с точки зрения человека, жаждущего общества?
– Нет, не велик.
– На всех развлечениях – состязаниях в поло, крикетных матчах и так далее – там, наверно, всегда присутствуют одни и те же люди?
