Наступила столь абсолютная тишина, что Босх мог слышать, как в бутылке у Бреммера шипит пиво.
– Ты кое о чем забываешь, Босх, – проговорил наконец Бреммер. – Ведь пистолет у меня. А теперь скажи – кому ты еще рассказывал эту безумную историю?
– Да, просто для полной ясности, – сказал Босх. – Та новая поэма, которую ты оставил для меня в прошлые выходные, была чистейшим блефом. Ты хотел, чтобы психиатр и все остальные решили, будто ты убил Чандлер ради меня или из-за какого-то умственного помешательства, ведь так?
Бреммер ничего не ответил.
– В этом случае никто не смог бы разглядеть истинную причину, по которой ты к ней пришел, – чтобы забрать записку и конверт… Черт возьми, ты же был ее знакомым репортером, и она, вероятно, сама пригласила тебя войти в дом, когда ты постучал – вроде того, как ты пригласил меня сюда. Близкое общение может оказаться небезопасным.
Бреммер ничего не ответил.
– Ответь мне на один вопрос, Бреммер. Мне любопытно, почему одну записку ты подбросил, а другую отправил по почте. Как репортер ты, конечно, мог спокойно прийти в участок, положить ее на стол и никто бы об этом даже не вспомнил. Но зачем отправлять записку по почте? Это явная ошибка – и потому ты вернулся и убил Чандлер. Только почему ты ее допустил?
Репортер долго смотрел на Босха, потом опустил взгляд на пистолет словно для того, чтобы убедиться, что он по-прежнему остается хозяином положения. Пистолет был неплохой приманкой. Босх понял, что добился своего.
– Статью должны были напечатать в субботу. Она предназначалась для субботнего номера, но один тупой редактор придержал ее и пустил только в понедельник. В субботу я отправил письмо, не заглянув в газету. Это была моя единственная ошибка. Но настоящую ошибку допустил как раз ты.
– Да ну? И какую же?
– Пришел сюда один…
На этот раз промолчал уже Босх.
– Почему ты пришел сюда один, Босх? Ты решил поступить со мной так же, как с Кукольником? Ты ведь пришел к нему один, чтобы хладнокровно его убить?
Босх немного подумал:
– Это хороший вопрос.
– Так вот, это уже вторая твоя ошибка – когда ты решил, что я такой же несерьезный противник, как он. Кукольник был ничтожеством. Раз ты его убил – значит, он это заслужил. Но теперь смерти заслуживаешь ты.
– Отдай мне пистолет, Бреммер.
Он рассмеялся так, словно Босх сказал какую-то глупость.
– Ты думаешь, что…
– Сколько их было? Сколько женщин ты убил?
Глаза Бреммера вспыхнули гордостью.
– Достаточно. Достаточно для того, чтобы удовлетворить мои особые потребности.
– Но все-таки – сколько? И где они?
– Этого ты никогда не узнаешь, Босх. Пусть это будет твоим последним огорчением. Это да еще сознание того, что ты проиграл.
Нацелившись Босху прямо в сердце, Бреммер нажал на спусковой крючок.
Босх неотрывно смотрел ему в глаза. Послышался металлический щелчок, но больше ничего не произошло. Бреммер нажимал на спусковой крючок снова и снова. В его глазах появился страх.
Опустив руку, Босх достал из носка запасную обойму из пятнадцати боевых патронов, зажал ее в кулаке и одним коротким движением ударил Бреммера в челюсть. От удара репортера отбросило на спинку кресла. Под его весом кресло с грохотом откатилось назад, и Бреммер упал на пол, выронив при этом пистолет. Проворно его подняв, Босх извлек пустую обойму и вставил новую, с боевыми патронами.
– А ну встать! Встать, мерзавец!
Бреммер сделал то, что ему приказали.
– Теперь ты собираешься меня убить? Хочешь совершить еще одно убийство?
– Теперь это зависит только от тебя, Бреммер.
– О чем это ты?
– Я говорю о том, что очень хочу разнести тебе башку, но для этого первый ход должен сделать именно ты, Бреммер, – как это было с Кукольником. Это была его игра. А теперь – твоя.
– Послушай, Босх, я вовсе не хочу умирать. Все, что я здесь наговорил, было только игрой. Ты совершаешь большую ошибку. Я всего лишь хочу, чтобы все выяснилось. Прошу тебя, отвези меня в округ, и там все станет ясно. Прошу тебя!
– Они тоже так молили, когда ты накидывал на них петлю? А, Бреммер? Ты заставлял их просить о том, чтобы ты оставил их в живых или чтобы убил? А как насчет Чандлер? Она не умоляла тебя ее убить?
– Отвези меня в округ. Арестуй и отвези в округ!
– Тогда встань лицом к стене, жирный козел, и заложи руки за спину.
Бреммер подчинился. Бросив сигарету в стоявшую на столе пепельницу, Босх также подошел к стене. Когда на руках Бреммера защелкнулись наручники, репортер облегченно вздохнул – он снова почувствовал себя в безопасности. И тут же начал двигать руками, стараясь поранить себе запястья.
– Ты видишь? – сказал он. – Ты видишь это, Босх? Я специально оставляю следы на запястьях. Теперь, если ты меня убьешь, эти следы увидят и поймут, что ты со мной расправился. Я не такой тупой придурок, как Черч, чтобы ты мог убить меня как скотину.
– Что ж, это правильно. Ты ведь прекрасно знаешь все входы и выходы, верно?
– Все до одного. А теперь давай вези меня в округ. Я выйду оттуда раньше, чем ты успеешь проснуться. Знаешь, как называется то, что у тебя есть? Дикие выдумки плохого копа. Даже федеральный суд решил, что ты зашел слишком далеко, Босх. Это не сработает. Нет у тебя никаких доказательств.
Босх развернул его так, что их лица оказались всего в полуметре друг от друга.
– Ведь это сделал ты, правда? И теперь собираешься выйти сухим из воды?
Бреммер взглянул на него, и Босх снова заметил в его глазах надменное выражение. Локке был прав – он действительно торжествовал. И был не в силах сдержать ликование, хотя понимал, что от этого зависит его жизнь.
– Да, – странным тихим голосом ответил Бреммер. – Я это сделал. Это был я. И я выйду сухим из воды. Вот увидишь. А когда я освобожусь, ты до конца жизни будешь каждую ночь меня вспоминать.
Босх кивнул.
– Но я никогда не говорил этого, Босх. Тут всего лишь твое слово против моего. Слово плохого копа – так что дело никогда не попадет в суд. Тебя не осмелятся выставить против меня.
Придвинувшись к нему еще ближе, Босх улыбнулся.
– Тогда, наверно, я хорошо сделал, что это записал.
Подойдя к радиатору, Босх вытащил спрятанный между двумя металлическими кольцами миниатюрный магнитофон и, положив его на ладонь, поднял повыше, чтобы Бреммеру было хорошо видно. Глаза Бреммера вспыхнули яростью. Его обманули. Его обвели вокруг пальца.
– Босх, эта запись незаконна. Это ловушка. Я не был поставлен в известность. Я не был поставлен в известность!
