– Он сделал все так, как и ожидалось.
– Черт! А кто следующий?
– Не знаю. У нее вызваны Ирвинг и Локке, психиатр. Мне кажется, это будет Ирвинг. Продолжит с того места, где закончил Ллойд.
– Ну, удачи. Кстати, если ты ищешь, чем заняться… Я имею в виду тот концерт для ТВ, который я сегодня провожу. Я буду сидеть здесь и ждать звонков. Если хочешь поучаствовать, милости просим.
Босх коротко подумал о своих планах поужинать с Сильвией. Ничего, она поймет.
– Ладно, я приеду.
Послеобеденное заседание не было отмечено особыми событиями. Как показалось Босху, стратегия Чандлер состояла в том, чтобы выставить на обдумывание присяжными сразу два вопроса. Одним из них было предположение об ошибке в расследовании, из которого вытекало, что Босх хладнокровно убил невиновного человека. Вторым – применение силы. Даже если присяжные решат, что примерный семьянин Норман Черч и есть серийный убийца Кукольник, им все равно придется решать, были ли действия Босха соответствующими обстановке.
Сразу после обеда Чандлер вызвала свидетелем свою клиентку Дебору Черч. Та поведала вызывающую сочувствие историю о прекрасной жизни с прекрасным мужем, который был со всеми чрезвычайно ласков – с дочерьми, с женой, с матерью и тещей. Никакого женоненавистничества. Никакого трудного детства. Давая показания, вдова держала в руке пачку «Клинекса», с каждым новым вопросом меняя салфетку.
На ней было традиционное черное платье, какое носят вдовы. Босх вспомнил, какой привлекательной казалась Сильвия, когда он видел ее в черном на похоронах мужа. А вот Дебора Черч выглядела просто ужасно. Казалось, она наслаждается той ролью, которую ей приходится играть в суде, – ролью жены невинной жертвы. Подлинной жертвы. Чандлер прекрасно ее подготовила.
Это было неплохое представление, но тут важно было не переборщить, и Чандлер это понимала. Вместо того чтобы оставить неприятные моменты на потом, чтобы они выявились на перекрестном допросе, она в конце концов спросила Дебору Черч: почему же, если все было так чудесно, ее муж оказался в той квартире над гаражом, которую он снимал под вымышленным именем?
– У нас были некоторые трудности. – Она сделала паузу, чтобы промокнуть глаза салфеткой. – Норман испытывал сильный стресс – он нес большую ответственность в своем конструкторском отделе. Ему нужно было как-то снять напряжение, и поэтому он снял эту квартиру. Он говорил, что ему нужно побыть одному. Подумать. Я ничего не знаю насчет той женщины, которую он туда привел. Думаю, он впервые сделал что-нибудь подобное. Он был наивным человеком. Я думаю, она это заметила. Она взяла у него деньги, а потом позвонила в полицию и рассказала эту безумную историю о том, что он и есть Кукольник. Наверно, это было своего рода расплатой.
Босх написал что-то в блокноте, который держал перед собой, и передал его Белку, который прочитал записку, а затем что-то записал в своем собственном блокноте.
– А как насчет косметики, которую там нашли, миссис Черч? – спросила Чандлер. – Вы можете это объяснить?
– Единственное, что я могу сказать, – я бы знала, если бы мой муж был этим чудовищем. Я бы знала. Если там нашли косметику, значит, ее подложил туда кто-то другой. Возможно, после того, как он умер.
Босх почувствовал, как все смотрят на него, – ведь вдова только что обвинила его в том, что он после убийства ее мужа подбросил вещественные доказательства.
После этого Чандлер перешла на более безопасные темы вроде отношений Нормана Черча с дочерьми, закончив вопросом:
– Он любил своих дочерей?
– Очень, очень любил! – сказала миссис Черч, и из ее глаз полился новый поток слез. На сей раз она не стала вытирать их салфеткой, предоставив присяжным возможность наблюдать, как слезы катятся по ее лицу и исчезают в многочисленных складках ее двойного подбородка.
Дав ей возможность прийти в себя, Белк встал и занял свое место у кафедры.
– Ваша честь, я снова буду краток. Миссис Черч, я хочу, чтобы жюри это было абсолютно ясно. Вы действительно заявили суду, что знали о квартире, которую снимал ваш муж, но ничего не знали о каких-либо женщинах, которых он мог или не мог туда приводить?
– Да, это так.
Белк заглянул в свои записи.
– Разве вы не сказали детективам в ночь происшествия, что ничего не слышали ни о какой квартире? Разве не вы настойчиво отрицали, что ваш муж когда-либо снимал подобную квартиру?
Дебора Черч не ответила.
– Если это поможет освежить вашу память, я могу предоставить для прослушивания в суде запись вашего первого допроса.
– Да, я это говорила. Я солгала.
– Солгали? Зачем же вы солгали полиции?
– Потому что один из полицейских только что убил моего мужа. Я не… я не могла иметь с ними никаких дел.
– Правда заключается в том, что в ту ночь вы сказали правду, не так ли, миссис Черч? Вы никогда не знали ни о какой квартире.
– Нет, это не так. Я знала о ней.
– Вы с мужем о ней говорили?
– Да, говорили.
– И вы это одобрили?
– Да… с неохотой. Я надеялась, что он останется дома и мы вместе справимся с этим стрессом.
– Хорошо, миссис Черч, но если вы знали об этой квартире, говорили о ней с мужем и дали свое, пусть неохотное, согласие, тогда почему ваш муж снимал ее под вымышленным именем?
Она не ответила. Белк ее поймал. Босху показалось, что он заметил, как вдова смотрит на Чандлер. Он перевел взгляд на адвокатессу, но та сохраняла прежнее выражение лица, ничем не помогая своей клиентке.
– Думаю, – наконец сказала вдова, – это один из вопросов, которые вы могли бы задать ему, если бы мистер Босх не убил его так хладнокровно.
– Последнюю характеристику присяжные должны проигнорировать, – не дожидаясь протеста со стороны Белка, сказал судья. – Миссис Черч, вы не вправе этого говорить.
– Простите, ваша честь.
– Это все, – сказал Белк и покинул кафедру.
Судья объявил десятиминутный перерыв.
Во время перерыва Босх вновь вышел покурить. Мани Чандлер больше не появлялась, однако бездомный опять к нему подошел. Босх предложил ему целую сигарету, которую тот взял и положил в карман рубашки. Он снова был небрит, глаза слабо светились безумием.
– Вас зовут Фарадей, – сказал Босх таким тоном, словно разговаривал с ребенком.
– Ага, и что с того, лейтенант?
Босх улыбнулся. Бродяга его сразу раскусил. Вот только в должности ошибся.
– Да ничего. Просто я о вас слышал. Я также слышал, что вы были адвокатом.
– Я им и остался. Просто я не практикую.
Повернувшись, он посмотрел на проезжающий по Спринг-стрит тюремный автобус. За зарешеченными окнами виднелись озлобленные лица заключенных. Кто-то из них тоже признал в Босхе копа и просунул сквозь черную решетку свой средний палец. В ответ Босх только улыбнулся.
