Увидев Терстона, лакей спрыгнул на землю, распахнул перед
ним дверцу и тут же вновь вскочил на козлы, усевшись рядом с кучером. Из
гостиницы выходили элегантные дамы в сверкающих вечерних туалетах в
сопровождении хорошо одетых мужчин, направляющиеся на званые обеды, концерты
или еще куда-нибудь, где собиралось по вечерам высшее общество Атланты.
Коляска покатилась по широкой и великолепной Пичтри-стрит к
дому Бошана, стоявшему на противоположном, фешенебельном конце улицы.
Дом казался сравнительно новым, его явно выстроили после
войны. Не отличаясь чрезмерной экстравагантностью, он был довольно красив, и
Иеремия внезапно пожалел, что на этом вечере с ним не будет Амелии. Потом они
могли бы вместе вернуться в гостиницу, долго обсуждать костюмы и недостатки
гостей и вдоволь посмеяться, пробуя вина, которые он захватил с собой из Напы.
По-прежнему думая об Амелии, Терстон протянул руку Элизабет Бошан – супруге
Орвиля Бошана, когда-то красивой, но с годами поблекшей женщине. Ее светлые
волосы выцвели, бледная кожа напоминала матовое стекло, а в глазах блестели
тоскливые слезы. Элизабет Бошан казалась крайне хрупкой. Складывалось
впечатление, что она может не дожить до конца недели, но даже это ей
безразлично. Ее тихий голос звучал жалобно и печально. Она то и дело
вспоминала, как хорошо ей жилось до войны на плантации у «папочки». Похоже,
Орвиль пропускал мимо ушей все ее слова и лишь время от времени сердито бросал:
– Хватит, Лизабет, гостям неинтересно слушать, как жили
на плантации у твоего отца. Все давно кончено.
Слова мужа действовали на нее как удары хлыста. Она умолкала
и погружалась в воспоминания. Сам Орвиль принадлежал к совершенно другому типу
людей – отнюдь не столь аристократическому, как его жена. Он не отличался
утонченностью, глаза его были прищурены, как будто он постоянно думал о чем-то,
всем своим видом давая понять, что для него нет ничего важнее бизнеса. Волосы
Орвиля были почти такими же темными, как и у Иеремии, но лицо казалось намного
смуглее. Он объяснил это тем, что его дедушка и бабушка приехали с юга Франции
и, прежде чем перебраться в Джорджию, жили в Новом Орлеане. Он отнюдь не
скрывал, что тридцать лет назад ни у них, ни у его отца не было гроша за душой.
Орвилю суждено было оказаться первым в семье, кому улыбнулось счастье. Он
разбогател во время войны и после нее, когда на Юге стала развиваться
промышленность. Он создал небольшую империю, которая, по его словам, еще не так
велика, как ему хотелось бы, но в один прекрасный день это непременно случится.
Он очень рассчитывает на помощь сына Хьюберта (или по-французски Юбера),
названного в честь деда Орвиля.
Однако Хьюберту, как успел заметить Иеремия, было далеко до
отца. Его хнычущие интонации напоминали материнские. Похоже, он был расположен
тратить отцовские деньги, а не наживать собственные. Он рассказывал о скаковых
лошадях, которых приобрел в Кентукки, и о лучшем публичном доме в Новом
Орлеане. В общем, вечер показался Иеремии довольно скучным. На обеде
присутствовали еще двое членов консорциума, с которыми ему предстояло иметь
дело, – два скромных чопорных пожилых человека с невзрачными женами, которые
вполголоса разговаривали между собой почти весь вечер. Иеремия обратил внимание
на то, что эти женщины очень редко обращались к Элизабет Бошан, а она, похоже,
не замечала их вообще. Не составляло труда понять, что она считала их неровней
себе, получившей аристократическое воспитание на отцовской плантации.
Во время обеда Иеремия заметил, с каким жадным любопытством
в семье Бошанов относятся к чужому богатству, его величине и происхождению. Во
время войны Элизабет лишилась всего состояния. Когда уничтожили плантацию, отец
застрелился, а мать вскоре умерла от горя. Иеремия почему-то решил, что она
тосковала по потерянному богатству куда больше, чем по мужу.
У Бошанов была и дочь, которую Орвиль называл «настоящей
жемчужиной», однако после всего увиденного Иеремия искренне сомневался в его
правоте. В этот вечер она веселилась на каком-то балу, где «все парни Атланты
наверняка ходят за ней косяком», как выразился довольный папаша, прежде чем
добавить:
– Еще бы... Платье, которое она сегодня надела,
обошлось мне в целое состояние.
Иеремия только улыбнулся в ответ. Ему порядком надоело
чрезмерное увлечение деньгами в этой семье, и он тоскливо думал о том, с каким
удовольствием отправился бы в Саванну вместе с Амелией, взглянул на ее внука и
познакомился с дочерью. Конечно, в их семье царит совершенно иная, более
возвышенная атмосфера. Тут Иеремия мысленно расхохотался. Его влекла вовсе не
атмосфера в той семье, а возможность оказаться рядом с Амелией, с наслаждением
вдыхать чувственный запах ее духов, целовать ее губы и долгими часами глядеть
ей в глаза. От этих мыслей на лице Иеремии появилась легкая улыбка, которую
Элизабет Бошан приняла на свой счет и нежно провела ладонью по его руке. Затем
она поднялась и проводила дам в соседнюю комнату. Мужчины тут же задымили
сигарами и принялись за бренди. Только сейчас зашел разговор о сделке, ради
которой Терстон приехал в Атланту, и он впервые за весь утомительный вечер
испытал чувство, близкое к облегчению.
Настоящее облегчение он почувствовал вскоре после
одиннадцати часов, когда гости начали понемногу расходиться. Иеремия решил
незамедлительно последовать за ними, сославшись на то, что устал после долгого
путешествия и ему необходимо скорее вернуться в гостиницу, чтобы отдохнуть
перед переговорами, назначенными на завтрашнее утро. Иеремию отвезли в отель в
коляске Бошана, и спустя полчаса он вновь стоял на террасе, любуясь видом
города. Глядя на ночную Атланту, он вспомнил чудесные часы, проведенные с
Амелией. О Бошанах Иеремия тут же забыл. Сейчас он мог думать только о ней.
– Спокойной ночи, любимая, – прошептал он, возвращаясь
в номер и вновь вспоминая ее слова... «Женитесь, Иеремия... Рожайте детей»...
Не нужны ему никакие дети! Ему нужна только Амелия.
«Я люблю вас», – сказала она ему... Я люблю вас... Чудесные
слова, произнесенные чудесной женщиной... Когда Иеремия засыпал, он чувствовал
себя безнадежно одиноким. Душа Терстона разрывалась от воспоминаний.
Глава 5
Переговоры Иеремии с консорциумом, возглавляемым Орвилем
Бошаном, оказались на редкость успешными, и спустя неделю после приезда в
Атланту ему удалось заключить с ними сделку, согласно которой члены консорциума
получали девятьсот фляг ртути, необходимой для изготовления патронов, легкого
стрелкового оружия, а также для горнодобывающей промышленности Юга. В
результате Иеремия заработал более пятидесяти тысяч долларов. Условия договора
казались ему весьма выгодными. Так же, как и Орвилю Бошану, получавшему сверх
того немалые комиссионные. Он тут же заключил несколько субподрядов на
перепродажу причитавшейся ему доли ртути. В отличие от остальных Бошан покупал
ртуть не для собственных предприятий. Он был скорее посредником, маклером, его
интересовали высокие прибыли и быстрый оборот. Подписав договор, Бошан протянул
Иеремии руку.
– Я думаю, это событие следует сегодня же отметить, мой
друг.
