За эти годы у него ни разу не возникло желание жениться.
Какими бы привлекательными ни выглядели другие девушки, ни одна из них не
казалась Иеремии такой же доброй и такой же веселой, как Дженни. Он годами
помнил ее смех и восхищенный вздох, когда они увидели, как быстро возводится
новый дом. Иеремии хотелось поскорее закончить стройку и подарить ей дом на
память об их любви, но после того, как Дженни умерла, Терстон абсолютно охладел
к нему. Иеремия не обращал внимания на облупившуюся краску, на протекшие
потолки в нежилых комнатах. Посуда, которой он пользовался, постепенно покрылась
несмываемым слоем грязи. Ходили слухи, что гостиная, в которой он спал,
выглядела как хлев. Так продолжалось до тех пор, пока в доме не появилась
Ханна. С ее приходом здесь все изменилось и он стал выглядеть так, как подобает
человеческому жилью.
– Взгляни на этот дом, парень! – таковы были первые
слова Ханны, когда он привез ее сюда прямо с рудника, еще сам точно не зная,
что с ней делать.
Но Ханне была позарез нужна работа. После смерти мужа ей
нечего было делать, а Иеремии без нее не обойтись. По крайней мере так говорила
сама Ханна.
– Ты что, свинья?
Он рассмеялся, увидев ее сердитое лицо. Двадцать лет ни одна
женщина не разговаривала с ним таким тоном. Стоило дожить до двадцати шести
лет, чтобы завести себе приемную мать... На следующий день она начала работать
у него в доме. Вернувшись вечером, Иеремия нашел комнаты, где он жил,
безупречно чистыми. Нигде не было ни пятнышка. Он чуть не вышел из себя и в
стремлении придать комнате обжитой вид разбросал по комнате бумаги, стряхнул на
ковер пепел от сигары и разбил бокал с вином. Утром, к немалому огорчению
Ханны, все в доме выглядело по-старому.
– Мальчишка! Я прикую тебя к умывальнику, если ты не
будешь вести себя как положено. И выброси наконец эту чертову сигару, ты
засыпал пеплом всю анфиладу!
Ханна вырвала сигару у него изо рта и бросила ее в бокал с
остатками вчерашнего вина, заставив Иеремию задохнуться от изумления. Впрочем,
они с Ханной друг друга стоили. Она никогда не сидела без работы, едва успевая
убирать за ним пепел и грязь и наводить порядок в доме. Впервые за много лет
она почувствовала себя кому-то нужной и любимой, и к Рождеству они с Иеремией
стали неразлучными друзьями. Она приходила к нему домой ежедневно, отказываясь
взять хоть один выходной...
– Ты что, рехнулся? Знаешь, что будет, если я не
появлюсь здесь пару дней? Нет, сэр, вам не выставить меня из этого дома не то
что на целый день, а даже на час, понятно?
Ханна держала Иеремию в строгости, однако его всегда ждали
горячий ужин и чистая постель, а в доме царил порядок. Ханна заботливо следила
даже за теми комнатами, в которых он никогда не появлялся, а если Иеремия
приглашал к себе дюжину людей с приисков, чтобы обсудить с ними очередной план
расширения владений или просто выпить вина с собственных виноградников, Ханна
никогда не жаловалась, как бы они ни напивались и ни буянили. Иногда Иеремия
нещадно высмеивал ее слепую преданность, но все же она оставалась единственной
женщиной в доме. У Ханны хватало ума не задавать лишних вопросов. Однако когда
Иеремии исполнилось тридцать лет, она начала мучить его, уговаривая заняться
поисками жены.
– Я уже слишком стар, Ханна. Все равно никто не умеет
готовить лучше, чем ты.
В ответ она обычно коротко бросала свое неизменное «осел
упрямый!». Ханна намекала, что Иеремии нужна жена, женщина, которую он будет
любить и которая родит ему сыновей, но он больше не желал и думать об этом.
Похоже, он боялся, что стоит ему полюбить кого-нибудь, и этот человек умрет,
как умерла Дженни. Он не хотел забивать себе голову, не хотел строить никаких
надежд. Боль от раны, нанесенной ему смертью Дженни, с годами утихла. Все было
кончено, и его вполне устраивало теперешнее положение.
– А что будет, когда ты умрешь, Иеремия? – Старуха не
отрываясь смотрела на него. – Что тогда? Кому ты все это оставишь?
– Тебе, Ханна, кому же еще? – поддразнивал ее Иеремия,
и она укоризненно качала головой.
– Тебе нужна жена... и дети...
Однако он не соглашался. Ему хватало и того, что у него
было. Он чувствовал себя полностью удовлетворенным. Терстон владел самыми
крупными копями в штате, землей, которую он любил, виноградниками,
доставлявшими ему удовольствие, у него была женщина, с которой он спал каждую
субботу, и Ханна, содержащая в чистоте его дом. Ему нравились работавшие с ним
люди, у него были друзья в Сан-Франциско, с которыми он время от времени
встречался. Когда он чувствовал, что ему необходимо встряхнуться, то уезжал на
Восток, а то и в Европу. Больше он абсолютно ни в чем не нуждался и тем более в
жене.
Иеремию вполне устраивала Мэри-Эллен, с которой он встречался
по крайней мере раз в неделю. Вспомнив о ней, Иеремия улыбнулся. Завтра он
поедет к ней прямо с рудника... как всегда... Он уйдет из конторы в полдень, но
сначала собственноручно запрет сейф, так как по субботам в конторе редко кто
оставался. Он поедет верхом в Калистогу и войдет в крошечный домик. Когда-то он
старался остаться незамеченным, но их связь давным-давно перестала быть тайной,
а сама Мэри-Эллен не обращала внимания на то, что о ней говорят. Какое им дело
до сплетен? Он давно сказал ей об этом, когда все немного запуталось, но не
слишком... Он удобно устроится возле камина и будет любоваться ее медными
волосами, или они усядутся на качели во дворе, поглядывая на скрывающий их от
посторонних взглядов старый вяз, а потом он обнимет ее и...
– Иеремия! – В его мечты ворвался голос Ханны.
Солнце спряталось за холмом, и в воздухе почувствовалась
прохлада.
– Проклятый мальчишка! Ты что, не слышишь, что я тебя
зову?
Иеремия улыбнулся. Ханна обращалась с ним так, как будто ему
было пять лет, а не сорок три.
– Прости... я кое о чем задумался... Кое о ком... –
Иеремия поднял взгляд на мудрое лицо старой Ханны, и в его глазах загорелся
огонек.
– Вся беда в том, что ты ни о чем не думаешь... не
слушаешь... не хочешь слышать...
– Может, я оглох? Тебе это не приходило в голову? Ведь
я почти старик.
– Может, и так.
Насмешливый огонек в глазах Иеремии погас, едва он увидел
пламя, горевшее в зрачках Ханны. Он любил эту старуху, несмотря на ее далеко не
ангельский характер. Она долгие годы задавала ему жару, и Иеремия терпел это.
Сварливость придавала Ханне известное обаяние и добавляла соли в их добродушные
перебранки. Однако сейчас ее лицо было серьезным. Ханна смотрела на него сверху
вниз, стоя на высоком крыльце.
– На приисках Харта беда. Не слыхал?
Иеремия нахмурился. Между бровями залегла морщинка.
– Нет. Что случилось? Пожар?
Этого здесь боялись больше всего. Вырвавшемуся на свободу
огню ничего не стоило охватить целый рудник и унести жизни многих людей.
Иеремия боялся даже подумать о пожаре, но Ханна отрицательно покачала головой.
