– Когда-нибудь я буду работать у тебя, папа.
– Не говори глупостей, Сабрина.
Однако в глубине души ему было жаль, что это невозможно. Она
была ему и дочерью, и сыном одновременно, а в том, что касалось бизнеса, голова
у нее работала прекрасно. Но на рудниках она работать не сможет. Никто этого не
поймет.
– Ты же взял на работу Дэна Ричфилда, когда он был еще
совсем мальчишкой. Он сам мне рассказывал.
Дэн был теперь двадцатидевятилетним женатым мужчиной, отцом
пятерых детей. Много времени, оказывается, прошло с тех пор, как он начал
работать по субботам у Иеремии.
– Это другое дело, Сабрина. Он парень, а ты юная леди.
– Ничего подобного! – В редкие минуты упрямства она
действительно напоминала ему свою мать.
Он отворачивался, лишь бы не видеть этого сходства.
– Смотри мне в глаза, папа! Я знаю рудники не хуже
любого мужчины!
Он садился и с нежной улыбкой брал ее за руку.
– Ты права, любимая, все верно. Но простого знания
здесь недостаточно. Это дело требует мужской хватки, мужской силы, мужской
решительности. То есть того, чего у тебя нет и никогда не будет. – Отец
похлопал ее по щеке. – Нам просто нужно найти тебе красивого мужа.
– Не хочу никакого мужа!
В десять лет она выходила из себя, когда думала о
замужестве. С тех пор ее отношение к этому вопросу ничуть не изменилось.
– Я хочу быть только с тобой!
В каком-то смысле он был рад этому. Ему было пятьдесят
восемь лет. Он все еще был крепким, живым, энергичным человеком. У него было
множество идей насчет того, как вести дело на рудниках и виноградниках. Но
боль, которую в свое время причинила ему Камилла, не прошла бесследно. Даже в
душе он не ощущал себя молодым. Он был стариком, усталым, потрепанным жизнью.
Было в нем что-то, чего он уже никогда и никому не откроет. Как никогда больше
не откроет дверей своего роскошного городского особняка. За эти годы к нему
обращалось множество лиц, желавших купить особняк. Кое-кто даже собирался
переделать его под гостиницу. Но Иеремия отказывался продавать его. Ни разу
больше он не вошел туда и, возможно, никогда уже не войдет. Слишком тяжело было
вновь оказаться в доме, который он строил для Камиллы, в доме, который надеялся
заполнить полудюжиной ребятишек. Ну что ж, он завещает его Сабрине, а если она
выйдет замуж, сразу и передаст его ей. Пусть это будет дом, если не для него,
так для ее детей – вполне пристойная перспектива для домашнего очага, столь
любовно обустроенного им в свое время.
– Папа! – Сабрина бежала к нему через двор, оставив
повозку у коновязи.
С лошадьми и повозками она обращалась умело, получше иного
парня. Тем не менее это не лишало ее женственности. Казалось, вековые черты
аристократок Юга столь глубоко укоренились в ней, что стали частью ее натуры.
Она была женщиной до кончиков ногтей, и женственность ее была исполнена истинного
благородства и нежности, которых всегда не хватало ее матери. – Я приехала, как
только смогла! – Она подбежала к нему задыхаясь и быстрым движением перекинула
за спину спутавшиеся волосы.
Он улыбнулся. Затем с деланной суровостью покачал головой:
– Оно и видно, Сабрина. Но, разрешив тебе приезжать
сюда сегодня после занятий, я не имел в виду, что для этого нужно тайком
уводить мою лучшую повозку.
Смутившись, Сабрина быстро оглянулась через плечо.
– Ты правда сердишься, папа? Я ехала очень осторожно.
– Не сомневаюсь. И не это меня тревожит, а то, какой
спектакль ты устраиваешь из своих поездок. Ханна наверняка задаст нам обоим
хорошую головомойку. А если бы ты прокатилась подобным образом по
Сан-Франциско, тебя бы измазали дегтем и выставили из города как распутницу,
оскорбившую своим поведением общественную мораль.
Он дразнил ее, но она равнодушно пожала плечами:
– Ну и дураки. Я езжу лучше тебя, папа.
Он нахмурился, притворившись обиженным:
– Это нечестно, Сабрина. Я не так уж стар, и ты это
знаешь.
– Конечно, конечно! – Она слегка покраснела. – Я просто
хотела сказать...
– Ладно, это пустяки. В следующий раз приезжай на своей
гнедой. Это не так заметно.
– Ты же сам говорил, чтобы я не носилась по холмам
верхом как сумасшедшая, а приезжала в повозке, как леди.
Он наклонился к ней и прошептал на ухо:
– Леди не берут в руки вожжи и кнут.
Она рассмеялась. Поездка на рудники доставила ей несказанное
удовольствие. Честно говоря, в Сент-Элене делать ей было нечего. У нее не было
друзей-ровесников, не было ни родных братьев и сестер, ни двоюродных, и все
свободное время она проводила с отцом. Когда ей становилось скучно дома, она
капризничала или сбегала на рудники. Время от времени он брал ее с собой в
Сан-Франциско. Они всегда останавливались в отеле «Палас», и он снимал для нее
номер, примыкавший к его собственному.
Когда она была еще маленькой, с ними ездила и Ханна, но
теперь артрит совершенно замучил бедную женщину, которая к тому же не любила
поездок в город и не скрывала этого. А Сабрина была уже достаточно взрослой,
чтобы одной сопровождать отца. Они часто проезжали мимо городского особняка
Терстонов, и однажды он отомкнул ворота, чтобы вместе с дочерью побродить по
саду, но в дом ее не повел, и она догадалась почему. Ему было слишком тяжело
заходить туда после смерти матери. Самой Сабрине всегда было любопытно
посмотреть, что там внутри. Она пыталась расспросить Ханну, но ее ждало
разочарование: старушка никогда не была в городском доме. Сабрина приставала к
Ханне и с расспросами о матери, но и здесь многого не добилась и в конце концов
заключила, что Ханна никогда не была к той особенно расположена. Сабрина не
знала причин, а спрашивать у отца не решалась. Такая тоска и горечь сквозили в
его глазах при одном упоминании о ее матери, что Сабрина предпочитала не
причинять ему своими расспросами еще большей боли. Таким образом, в ее жизни
были тайны и недомолвки. Дом, который она никогда не видела изнутри, мать,
которую никогда не знала, и... отец, который души в ней не чаял.
– Ты ведь уже закончил все дела, папа? – настаивала
она, когда, держась за руки, они шли к повозке.
В конце концов он согласился поехать с ней, а коня привязать
к повозке сзади. Плевать, что подумают люди, когда увидят их.
– Да, закончил, маленькая разбойница. Ты просто черт
знает что такое, а не ребенок. – Он попытался изобразить на лице свирепость,
усаживаясь рядом с ней в повозку. – Если нас увидят, то решат, что я совсем
свихнулся, раз позволяю тебе вытворять подобные штуки.
– Успокойся, папа. – Она снисходительно похлопала его
по руке. – Я отличный кучер.
– И большая нахалка, никто тебе не указ!
Однако было очевидно, что говорил он все это любя, и
мгновение спустя она вновь пристала к нему с вопросами о работе. У нее были на
то свои причины, и он знал о них.
