В его жизни не было никого, подобного ей, никого, кто
пробудил бы в нем нежные чувства, ради кого он был бы готов на безумство,
никого, за исключением, конечно, Сабрины. Она теперь стала его единственной
любовью, смыслом его жизни. Естественно, были женщины, оживлявшие его
чувственность, когда он сам хотел этого. В Сан-Франциско была женщина, которую
он навещал, если приезжал без Сабрины. Была одна учительница в Сент-Элене, с
которой он обедал время от времени. Мэри-Эллен давным-давно вышла замуж и
переехала в Санта-Розу. Иногда Амелия Гудхарт приезжала в город повидаться с
дочерью, и всякий раз Иеремия и Сабрина были несказанно рады видеть ее. Она
была, как всегда, восхитительна, и Сабрина обожала ее.
Ей было уже за пятьдесят, но она все еще оставалась самым
поразительным человеком из всех, кого Сабрина знала. Она приезжала в
Сан-Франциско раз в год, чтобы встретиться с дочерью и ее детьми. У нее было
шесть внуков и внучек, и однажды она привезла их всех в Сент-Элену к Иеремии и
Сабрине. Сабрина тянулась к ней, как ни к какой другой женщине. Благородство и
мягкость сочетались в ней с блеском и изысканностью стиля, что, естественно,
привлекало Сабрину. Она всегда привозила с собой чудесные наряды и
драгоценности, от которых у Сабрины дух захватывало.
– Она самая замечательная женщина на свете, правда,
папа? – с благоговением сказала как-то Сабрина, и Иеремия невольно улыбнулся.
Он и сам так думал, а временами даже жалел, что не уговорил
ее выйти за него замуж в тот первый день в поезде, идущем в Атланту. Конечно,
это было бы безумием, но, как оказалось, не большим безумием, чем его
последующая женитьба в Атланте на Камилле Бошан. Вообще-то через несколько лет
после того, как Камилла ушла от него, он был с Сабриной в Нью-Йорке и снова
просил Амелию выйти за него, но она мягко отказала ему:
– Что ты, Иеремия. Я слишком стара... – Ей тогда было
пятьдесят. – У меня устоявшаяся жизнь, дом в Нью-Йорке...
Для нее он бы вновь открыл двери дома Терстона; он так и
сказал ей, но она была непреклонна в своем решении не выходить замуж, и в конце
концов он подумал, что она права. У каждого из них была своя жизнь, свой дом,
свои дети. Слишком поздно было собирать все это под одну крышу, к тому же она
никогда бы не была счастлива вдали от Нью-Йорка. Этот город был центром ее
существования. Теперь они виделись каждый раз, как она приезжала к дочери в
Сан-Франциско, и еще раз или два в год, когда он ездил по делам в Нью-Йорк. В
последний раз он останавливался не в гостинице, а в ее доме, о чем Сабрина,
конечно, не знала.
– В нашем с тобой возрасте, Иеремия, чего нам бояться?
Кто скажет о нас дурное слово? Разве что позавидует тому, что в нас еще что-то
теплится... – Амелия по-девчоночьи хихикнула. – К тому же мне уже не грозит
опасность забеременеть.
Эти две недели у нее дома были счастливейшими в его жизни.
Уезжая, он подарил ей изысканную сапфировую брошь и бархотку с бриллиантовой
пряжкой, на обратной стороне которой были выгравированы слова, немало ее
повеселившие: «Амелии, страстно любимой. И. Т.».
– Что скажут мои дети, когда примутся делить мои
драгоценности, Иеремия?
– Что ты, очевидно, была очень страстной женщиной.
– Ну что ж, неплохо.
Она проводила его на вокзал. На этот раз она стояла на
перроне и махала ему большой собольей муфтой, пока поезд набирал скорость. На
ней было красное, великолепного покроя пальто, отороченное соболем, и шляпка в
тон; он в жизни не видел женщины прекраснее. Встреть он ее теперь в поезде, как
когда-то давно, он бы снова увлекся ею, как увлекся до своего знакомства с
Камиллой.
– Будь я силен, как раньше... – сказал он Амелии перед
отъездом, но оба они знали, что силы ему не занимать.
Он доказывал это из ночи в ночь во время своего пребывания в
Нью-Йорке и вернулся в Сан-Франциско в отличном расположении духа, ощущая себя
словно заново родившимся.
– Чему ты улыбаешься, Иеремия? – Он совсем замечтался
над чашкой кофе, пока Ханна готовила обед. – Могу поспорить, ты думал о той
женщине из Нью-Йорка.
– Ты выиграла. – Он улыбнулся Ханне.
Он часто вспоминал Амелию и всегда волновался как школьник,
ожидая ее приезда. Но на этот раз она должна была появиться в Сан-Франциско не
раньше чем через полгода, да и он не собирался в Нью-Йорк в ближайшие
три-четыре месяца, так что до их новой встречи пройдет еще немало времени.
– Чудесная женщина. Это я тебе говорю.
Действительно, Ханна не просто с одобрением отнеслась к
Амелии, но искренне полюбила ее. Амелия завоевала ее сердце в тот момент,
когда, засучив рукава, помогла приготовить обед для Иеремии, Сабрины, шестерых
своих внуков и внучек. Именно она приготовила тогда большинство блюд, и
получились они отменно, как ни тяжело было Ханне признать это. Блеск
бриллиантов... быстрые, ловкие руки... фартук, повязанный поверх роскошного
нью-йоркского платья... Она пролила на себя бульон, но даже виду не подала, что
огорчена. С тех пор Ханна не переставала восхищаться Амелией.
– Она не просто чудесная женщина, Ханна. Она
замечательный человек.
– Тебе следовало жениться на ней, Иеремия. – Ханна с
упреком взглянула на него, и он пожал плечами.
– Возможно. Но теперь уже поздно об этом говорить. У
каждого из нас своя жизнь, свои дети. Нам обоим так спокойнее.
Ханна кивнула. Все верно. Время безумств для него миновало.
Пришел или скоро придет черед Сабрины. Ханна могла только надеяться, что
девочка сумеет сделать разумный выбор и будет счастливее своего отца.
– Вы точно завтра едете в город?
Он кивнул:
– Всего на два дня.
– Приглядывай за Сабриной. Как бы она там не натворила
чего-нибудь, пока ты будешь в банке. – Ханна по-прежнему считала, что девочке
лучше остаться в Сент-Элене.
– Я говорил с ней об этом. Но ты же знаешь Сабрину.
Он легко представил себе, как она берет напрокат экипаж и
несется в нем по Маркет-стрит. В руке у нее кнут, она улыбается и приветственно
машет ему рукой, пролетая мимо. Эта картина вызвала у него улыбку, когда он шел
мыть руки перед обедом.
Глава 19
Иеремия и Сабрина отправились в город на следующий день рано
утром. Как всегда в последние годы, они доехали поездом до Напы, а там сели на
знакомый пароход, который так любила Сабрина. Плавание на этом пароходе она
всегда воспринимала как настоящее приключение. Она смеялась, озорничала и
развлекала отца весь путь до Сан-Франциско, куда они прибыли еще до темноты.
Путешествие теперь занимало гораздо меньше времени, чем несколько лет назад.
Они успели пообедать в ресторане отеля «Палас», и за едой Иеремия все время
наблюдал за дочерью. Она будет очень красивой девушкой, когда вырастет. Уже
сейчас, в тринадцать лет, она была ростом не ниже большинства женщин в зале и
даже выше некоторых из них. И все-таки лицо ее сохраняло детское выражение за
исключением тех моментов, когда, поднимая тонкую бровь, она заговаривала с
отцом о бизнесе. Тот, кто подслушал бы их разговор, не видя собеседницы
Иеремии, вполне мог подумать, что это беседуют между собой два деловых
партнера. Как раз сейчас Сабрину беспокоила проблема клеща, наносившего немалый
ущерб виноградникам. Иеремию развлекала серьезность, с которой дочь излагала
ему свои теории на этот счет, но по-настоящему виноградники никогда не входили
в сферу его первостепенных интересов. Рудники заботили его в гораздо большей
степени, и Сабрина упрекала его за это.
