– Я хочу, чтобы вы управляли рудниками, как и раньше. Я
постоянно буду встречаться с вами, я хочу быть в курсе всего, что здесь
творится. И... – тут Сабрина удивила их, – я хочу объединить оба прииска. – Она
понимала, что сделать это следовало еще при жизни Джона.
Конечно, она виновата в том, что этого не произошло раньше.
Почему, почему она была против этого слияния, словно не доверяла Джону? Бог
знает, какие на то были причины. Всякий раз, когда она думала об этом, ей было
не по себе, но теперь она обязательно объединит их. – Механизм добычи и
разработок на шахтах практически одинаковый, проблем с этим не будет. Я хочу,
чтобы они назывались «Рудники Терстона – Харта».
– Да, мэм.
Оба знали, что понадобится немало времени, чтобы собрать все
нужные документы, утрясти формальности, но ведь этим можно заняться уже сейчас,
не откладывая на будущее. По крайней мере она стала напоминать прежнюю Сабрину,
решительную, отважную.
Она записала на листках несколько распоряжений и вручила
управляющим.
– С другой стороны, я хочу, чтобы все оставалось
по-прежнему. Продолжайте делать то, что делали при муже. Я не хочу никаких
изменений.
Но, как ей стало известно, за последнее время ситуация на
рудниках складывалась не лучшим образом: проблем хватало, особенно на прииске
Джона, который давно не приносил высоких доходов, а в последние годы прибыль
стала резко уменьшаться. Надо отдать должное Джону: он честно и добросовестно
вел дела на ее руднике и не пытался покрыть свои убытки за ее счет. Она никогда
не слышала от него ни слова жалобы, он не сетовал на жизнь и хлопоты, хотя
проблем у него, наверное, было немало, но он не желал перекладывать заботы на
ее плечи. Да, нелегко ему приходилось, и Сабрина лишний раз оценила его
благородство и порядочность.
Но когда в 1917 году Соединенные Штаты вступили в Первую
мировую войну, дела на рудниках Харта пошли в гору. Для изготовления оружия
была необходима киноварь, спрос на нее резко возрос, и рудники – в то время они
уже назывались «Рудники Терстона – Харта» – из убыточных превратились в
процветающие. Деньги сами текли в руки, но Сабрину это волновало меньше всего.
Ее занимали другие проблемы: сын Джонатан (в память о муже она стала называть
его Джоном), воспоминания о горячо любимом Харте... Она так и не оправилась
после его смерти. Несколько раз в неделю она работала на приисках. Это помогало
ей заглушить боль невосполнимой утраты, отвлекало от навязчивых воспоминаний.
Пока Джон был в школе, она была занята своей работой, но в последнее время в
связи с ростом заказов ей приходилось задерживаться допоздна. В конце концов
она стала возвращаться далеко за полночь, когда Джон уже спал, а у нее не
оставалось сил даже на то, чтобы поесть, не то что увидеть сына.
Теперь она редко ездила в Сан-Франциско. Дом Терстонов был
заперт. Она наведывалась туда время от времени, иногда вместе с Джонатаном.
Однажды они даже провели там Рождество. Большего она не могла себе позволить:
слишком тяжелы были воспоминания о былых годах, о Джоне, о рождении их сына...
Все прошло. Теперь она понимала, что пришлось испытать отцу после смерти жены,
ее матери; они с Джоном прожили вместе намного дольше, чем отец с Камиллой...
Нет, она не могла долго находиться в этом доме! Каждый раз они с Джоном-младшим
поспешно возвращались в Напу. Там она снова погружалась в работу, день-деньской
пропадая на приисках.
Только потом она поняла, как Джон ненавидел ее работу.
– Ты только и делаешь, что сидишь на своих проклятых
рудниках! Ты никогда не бываешь дома!
Да, она знала, что он прав, пошел 1926 год, и опять дела на
приисках, причем на обоих сразу, шли из рук вон плохо. Нужда в киновари отпала;
ей пришлось уволить много рабочих, закрыть несколько разработок на руднике,
который когда-то принадлежал ей. Уже несколько лет действовал «сухой закон», и
ее виноградники не давали никакого дохода. Именно тогда – пожалуй, впервые в
жизни – у нее появились проблемы с деньгами. Сейчас это становилась особенно
важным: она должна была содержать Джона. Мальчику исполнилось двенадцать лет, и
Сабрина хотела дать ему все, что когда-то имела сама. Он был трудным ребенком и
осуждал мать не только за ее тяжелую мужскую работу, но и за то, что у него нет
отца. Казалось, он считал ее виновной в смерти Харта.
– Нет, Джон, это не моя вина! – тысячу раз повторяла
Сабрина, когда он кричал на нее.
Но вся беда заключалась в том, что она все еще чувствовала
себя виноватой в смерти Джона. Хотя... Что бы изменилось, если бы она поехала с
Джоном и погибла вместе с ним? Что бы тогда было с Джонатаном?
– Все мои друзья считают, что ты ненормальная. Их отцы
и то так не работают!
– Что же делать? Я ведь отвечаю за тебя, сынок. А
времена сейчас тяжелые.
В 1928 году она вынуждена была продать бывший рудник Харта,
а вырученные деньги вложила в акции, теша себя надеждой, что рано или поздно
они вырастут в цене, она получит большие проценты и передаст Джонатану большое
состояние. Но мечта обернулась кошмаром: в «черный вторник» 29 октября 1929
года она потеряла все деньги, полученные за рудник Джона. Ее мучала совесть,
что она так неумело распорядилась собственностью покойного мужа. А через три
года ей предстояло послать сына в университет, и она не находила себе места.
Сабрина ни слова не сказала ему об этих деньгах; Джон мечтал о Принстоне или
Гарварде. Он был не прочь прокатиться в Европу и страшно хотел собственный
автомобиль. Он постоянно требовал от нее чего-то и, казалось, не понимал, как
ей приходится нелегко. Он всегда был капризным, а она не боролась с этим,
покупала ему все, что он хотел, словно пыталась этим искупить свою вину перед
ним, заключавшуюся в том, что она все время пропадала на работе, а отец Джона
умер, когда сыну было всего лишь два года. Но, балуя сына, она не могла
возместить ему потерю отца. Ко времени окончания сыном школы жизнь Сабрины
стала невыносимой. Настало время выбирать университет, и хуже всего было то,
что Джон соглашался лишь на Гарвард, Принстон или Йель.
– Ну что же, – сказала Сабрина, стараясь ничем не
выдать своего волнения.
За последние два с половиной года после краха она научилась
сдерживать свои эмоции и сохранять самообладание, что бы ни случилось.
– Куда ты собираешься поступать? И где я возьму деньги,
чтобы оплатить твою учебу?
Вопрос риторический. Рудник не давал прибыли, и Сабрина
собралась продать дом в Сент-Элене. В то время, когда Джон начал готовиться к
вступительным экзаменам, они переехали в Сан-Франциско. Одно время Ханна жила с
ними вместе (на этом настояла Сабрина), но позже она вернулась в Напу. Там ей
было хорошо и спокойно. Сабрина ненавидела себя за то, что лишает Ханну
пристанища, но... увы, другого выхода не было. Все равно дом придется продать,
и тогда осенью она сможет послать Джона в любой университет, какой он выберет.
– Я думаю, Гарвард, мама, – самодовольно улыбнулся он,
и Сабрина рассмеялась.
– Ты очень доволен собой, правда?
