Я заказал бутылку лучшего портвейна, какой только был в заведении, а к нему стилтонский сыр. Пока портвейн переливали из бутылки в графин, за столом стояла полная тишина. Это был «Кокбёрн», и вполне хороший, хотя год я уже и не припомню.
Официант налил нам портвейн и положил на тарелки прекрасный зеленый крошащийся стилтон.
— А теперь, — сказал я, — позвольте мне рассказать, как я думаю сделать вам миллион фунтов.
Теперь в Уорсли ощущалась осторожность, что-то вроде ершистости, но никак не агрессивность; он определенно смягчился.
9
— Сейчас вы фактически разорены, — начал я. — Вам приходится платить грабительские проценты по ипотеке. Вам платят в университете нищенское жалованье. Сбережений у вас нет. Вы питаетесь — простите, что я так говорю, — откровенными помоями.
— Мы живем вполне прилично.
— Нет, ничего подобного. И вы никогда не будете жить прилично, если не позволите мне вам помочь.
— Так в чем же состоит ваш план?
— Вы, сэр, сделали великое научное открытие, в этом нет никаких сомнений.
— Вы согласны, что оно имеет значение? — оживился Уорсли.
— Имеет, и огромное. Но если вы сообщите о нем в печати, что же тогда получится? Всякий встречный-поперечный украдет ваш процесс и будет пользоваться им для себя. Вы никак не сможете им помешать. Это случалось в истории науки не раз и не два. Вот возьмите, к примеру, пастеризацию. Пастер напечатал статью. Все радостно украли его процесс. А что же получил Пастер?
— Он стал знаменитым, — сказал Уорсли.
— Если вам этого вполне достаточно — вперед, публикуйте. Я тихо уйду за кулисы.
— А с вашей схемой, — спросил Уорсли, — смогу я когда-нибудь напечатать свои результаты?
— Конечно же. Как только у вас в кармане будет лежать миллион.
— И сколько же на это потребуется времени?
— Не знаю. Думаю, не больше чем пять лет, ну в крайнем случае десять. А потом становитесь знаменитостью на здоровье.
— Так рассказывайте, — сказал Уорсли. — Послушаем ваш блестящий план.
Портвейн был очень хороший. Стилтон был тоже хороший, но я его только немного пощипал, чтобы очистить нёбо, и велел официанту принести яблоко. Твердое, тонко нарезанное яблоко — лучший партнер для портвейна.
— Я предлагаю иметь дело исключительно с человеческими сперматозоидами. Я предлагаю отобрать самых великих и знаменитых людей из ныне живущих и устроить для них банк спермы. Мы будем запасать подвести пятьдесят соломинок от каждого из них.
— А в чем тут смысл? — спросил Уорсли.
— Вернитесь мысленно лет на шестьдесят назад, в год примерно тысяча восемьсот шестидесятый. Представим, что мы с вами живем в то время — и умеем хранить сперму сколь угодно долго. Кого из живших в тысяча восемьсот шестидесятом вы бы выбрали как донора?
— Диккенса, — сказал Уорсли.
— Продолжайте.
— И Рёскина… и Марка Твена.
— И Брамса, — продолжил я. — И Вагнера, и Чайковского, и Дворжака. Список получается очень длинным, а ведь все это самые настоящие гении. Переместитесь, если вам хочется, на столетие назад к Бальзаку, Бетховену, Наполеону, Гойе и Шопену. Представьте себе, как здорово было бы иметь на хранении пару сотен соломинок с живой спермой Бетховена.
— Ну и что бы вы с ней сделали?
— Продавал, что же еще?
— Кому?
— Женщинам. Очень богатым женщинам, желающим получить ребенка от одного из величайших гениев всех времен.
— Подождите секунду, Корнелиус. Никакая женщина, богатая там или нет, не позволит себя оплодотворить спермой давно уже умершего незнакомца всего лишь потому, что он был гений.
— Это вам только так кажется. Послушайте, я свожу вас на любой концерт бетховенской музыки и с гарантией найду там полдюжины женщин, готовых отдать что угодно, чтобы получить сейчас ребенка от этого великого человека.
— Вы имеете в виду старых дев?
— Нет, замужних женщин.
— А что же скажут их мужья?
— Их мужья не будут знать ровно ничего. То, что женщина забеременела от Бетховена, будет известно только ей самой.
— Это мошенничество, Корнелиус.
— Неужели вы не видите ее, — продолжил я, — эту богатую несчастливую женщину, вышедшую замуж за какого-нибудь невероятно уродливого, грубого, невежественного, отвратительного промышленника из Бирмингема, и тут у нее вдруг появляется что-то, ради чего стоит жить. Гуляя по прекрасно ухоженному саду огромного мужниного загородного дома, она мурлычет себе под нос такты из «Героической» Бетховена и думает про себя: «Господи, до чего же это прекрасно! Я беременна от человека, написавшего эту музыку сто лет назад!»
— У нас нет бетховенской спермы.
— На Бетховене свет клином не сошелся. Великие люди есть в каждом столетии, в каждом десятилетии. Нужно их только отобрать. И еще, — продолжил я, — есть одна вещь, дающая нам огромное преимущество. Как правило, очень богатые люди уродливы, грубы, безграмотны и весьма неприятны. Это же бандиты, настоящие чудовища. Вы только подумайте о менталитете людей, тратящих свою драгоценную жизнь на то, чтобы скопить миллионы, — этих Рокфеллеров, Карнеги, Меллонов, Круппов. Я перечисляю старшее поколение, но новое столь же непривлекательно. Промышленники, спекулянты, наживающиеся на войне. Весьма отвратительные личности. Они женятся на красивых женщинах из-за их красоты, а женщины выходят за них исключительно ради денег. У этих красавиц родятся от их уродливых загребущих муженьков уродливые никчемные дети. Они начинают ненавидеть мужей. Они скучают. Они увлекаются культурой. Они покупают полотна импрессионистов и слушают Вагнера. На этой стадии, дорогой мой сэр, они уже полностью вызрели. И тут вперед выходит Освальд Корнелиус, предлагающий оплодотворить их настоящей гарантированной вагнеровской спермой.
— Вагнер уже мертв.
— Я просто пытаюсь вам показать, чего будет стоить наш банк спермы через сорок лет, если мы заложим его сейчас, в тысяча девятьсот девятнадцатом.
— Кого мы в него возьмем? — спросил Уорсли.
— А кого бы вы предложили? Какие сейчас гении?
— Альберт Эйнштейн.
— Хорошо, — согласился я. — Кто еще?
— Сибелиус.
— Великолепно. А как насчет Рахманинова?
— И Дебюсси, — добавил он.
— Кто еще?
— Зигмунд Фрейд из Вены.
— А он великий?
— Он будет великим. Он уже всемирно известен в медицинских кругах.
— Верю вам на слово. Продолжайте.
— Игорь Стравинский, — сказал Уорсли.
— Я и не знал, что вы разбираетесь в музыке.
