— Ты в порядке? — крикнул Фил, стараясь перекрыть звон в ушах.
Клейтон кивнул, но потом скривился.
— Мое плечо… — Он согнул руку и сжал пальцы в кулак. Удовлетворенно кивнул. — По крайней мере, хоть кости целы.
Фил подошел к нему и помог подняться на ноги. Они вышли во двор, ступая по металлическим обломкам под ногами. Фил посмотрел в кабину грейфера. Бразертон лежал на панели управления, обхватив голову руками, видимо, осознав последствия своих действий. Фил не был уверен, но ему показалось, что тот плачет. По крайней мере, некоторое время с ним проблем не будет.
— Как вы расцениваете это, босс? — спросил Клейтон, потирая плечо. — Покушение на убийство?
— Да, думаю, да, — ответил Фил.
«Денек предстоит еще тот», — подумал он.
Глава 37
Эстер стояла перед зеркалом. Обнаженная. Она ненавидела смотреть на себя, она не выносила вида собственного тела, но иногда просто должна была это делать. Это было принуждением, необходимостью, и у нее не оставалось другого выбора, кроме как подчиниться.
Ее тело служило своеобразным дневником. Оно отражало то, кем она была, кем она есть, кем она будет. Каждый шрам, каждый рубец, каждое изменение. Все перемены в нем представляли собой новую веху на ее жизненном пути. Тело рассказывало ее историю, и хотя были такие его части, на которые Эстер ненавидела смотреть, она испытывала необходимость снова и снова разглядывать их. Она должна была напоминать себе, какой она была, чтобы в полной мере ценить то, какой стала.
Зеркало стояло наверху, у стены, которую она накануне отремонтировала, закрепив пластиковую обивку гвоздями. Здесь было холодно, тепло от газового нагревателя и протопленной дровами печки сюда не доходило. Стараясь не дрожать, она провела руками по голове и всему телу.
Ее волосы стали редеть вскоре после того, как она стала женщиной. Когда она восстанавливалась после той ночи, проведенной с ножом. Сначала она пыталась их отрастить, тщательно расчесывала те места, где волос стало меньше, но в конце концов это стало уже слишком заметно. Поэтому она побрила голову и стала носить парик. Длинные черные волосы, густые и матовые. Иногда, когда Эстер оставалась дома одна, она не утруждала себя надеванием парика и ходила с лысой головой. Но надолго ее не хватало, потому что она начинала смущаться и это ее угнетало. Если она была женщиной, у нее должны быть волосы. Просто так должно было быть. Поэтому она и носила парик. Он был старым и неряшливым, но она регулярно приводила его в порядок, вычесывала спутанные пряди, старалась прикрыть поредевшие места. Обычно она успешно справлялась с этим, но иногда ей это не удавалось, и тогда приходилось в доме носить на голове шарф, чтобы прикрывать еще и парик.
Ее руки оставили в покое голову и спустились на щеки. Она выбривала их так тщательно, насколько это было возможно. Так нравилось ее мужу. И здесь не могло быть никаких оправданий. Лезвий для бритвы в доме было предостаточно.
Потом ее руки соскользнули на плечи и опустились на грудь. Она понимала, что касается своих сосков, потому что видела это в зеркале, но совсем этого не чувствовала. Она придавила сильнее, впившись в плоть ногтями, пока та не побелела. Но все равно ничего не почувствовала. Ее вновь охватывало странное темное ощущение. Когда ее руки оказались на груди, она уже знала, что оно сейчас придет. Так происходило всегда.
Это напоминало о ее первой ночи с ножом и о том, что случилось потом. Она взялась за нож, когда больше не смогла выносить его слова. Его голос. Этот язвительный, злой тон. Голос их отца. Говоривший Эстер, что она — это не она, а он. Отец бил его. Он причинял ему боль. А потом переходил к сестре Эстер. Улыбался. Потому что она была особенной. Он совершенно не скрывал этого. Отец делал с ней всякие особенные вещи, с тех пор как она была совсем крошкой. Он ненавидел его за это. Как ненавидел и то, что этот человек делал с его сестрой. Но, что было еще хуже, он ненавидел отца за то, что тот не делал этого с ним. Потому что он не был особенным, как сестра. И никогда не будет.
Его сестра настолько ненавидела отца, что постоянно пыталась убежать, не особенно раздумывая, как именно это сделать. В конце концов она ушла. А он остался. И тогда все поменялось.
Она точно не помнила, что произошло. С каждым разом, когда она думала об этом, воспоминания становились все более и более смутными. Как будто она вытирала их из своей памяти. Но кое-что она знала наверняка. Ее отец исчез. А потом появился ее муж. И они стали с ним настолько близки, что она начала слышать его в своей голове. Его голос постоянно звучал у нее в ушах. Как будто он находился не рядом с ней, а внутри нее, был ее частью. Ей это нравилось. Именно такой и должна быть настоящая любовь.
Она запомнила еще кое-что. Его слова, которые он произнес, когда появился впервые и увидел ее голой.
Если ты хочешь стать женщиной, я сделаю тебя обалденной женщиной.
И он выполнил свое обещание.
Эстер отвели к людям, которые знали, что делать с человеческими телами, знали, как сделать их другими. Они делали такие вещи с собой и с гордостью демонстрировали ей результаты своей работы. Они брили свои тела, делали на них татуировки, прижигали. Некоторые части тела, даже важные, у них отсутствовали, некоторые, наоборот, были пришиты. Имплантированные в руку металлические шипы, как на спине у рептилии, или стальные шарики под кожей. Разрезанные языки, раздвоенные, как у змеи.
Они взяли ее к себе, представили всем остальным. То, что ей требовалось, сделать было относительно просто. Результаты ее примитивной ручной работы были подчищены, и, кроме того, ей сделали грудь. Операция была не слишком удачная — особенно если учесть, что проводилась она в задней комнате специализированного клуба в восточном Лондоне, — но все сработало. У нее спросили, не хочет ли она сделать себе вагину вместо заросшей рубцами раны, которую она вырезала сама, но ее муж решил, что в этом нет необходимости. Ему достаточно и одной дырки, сказал он.
А потом состоялось возвращение домой, и началась жизнь с ее мужем.
И вот теперь она такая. Она провела рукой по щетинистой рубцеватой поверхности внизу живота и между ног. Там, где у Эстер должна была находиться матка, зияло постоянно болевшее пустое место. Она приложила ладонь туда, где должно было находиться ее сердце, и почувствовала только нечувствительный рубец шрама. Она бесплодна. Жестокая пародия на женщину.
Откуда-то из глубины ее снова начала подниматься темнота. Она закрыла глаза. Она не должна была допустить этого. Только не сейчас, не сегодня. Потому что сегодня — день особенный. Сегодня день, когда приедет ее новый ребенок.
При этой мысли ей удалось улыбнуться. Ее новый ребенок.
Чернота начала отступать. Скоро придет время ее мужу отправляться на работу. Тогда она начнет готовиться к его возвращению домой. Она наденет хорошее платье, приготовит вкусный обед. Может даже принять ванну. И постарается подготовиться к появлению в доме ребенка. Чтобы стать настоящей матерью. Потому что ради этого все и делалось. То путешествие, которое она проделала, та боль, которую она перенесла, — все только ради этого. Чтобы стать настоящей женщиной. Настоящей матерью.
