Именно к нему, пыхтя и откашливаясь, мчался буксирный катеришко. «Жучок», как их здесь называют. Он увозил на остров заросшего колючей щетиной до самых глаз мужика, что смотрел с интересом на приближающийся остров.
Берег сумрачно наступал на катер. Вот уже показалось и само село — Ягодное. Полтора десятка кособоких домов, рассыпавшихся по берегу кому как захотелось.
Катер ткнулся носом в песок. Старшина вылез из него. Бросил трап. И, глянув на заросшего мужика, гаркнул:
— Чего стал? Иди! Иль оркестров ждешь?
Приехавший, раскорячась на трапе, сходил неуверенно. Вот он встал на берегу. Огляделся. Почесал затылок. То ли матюгнул, то ли поздоровался с островом.
Старшина меж тем поставил «жучок» на цепь. Пристегнул его как собачонку к столбику, вбитому в песок, глянул на приезжего. Канай за мной!
Муха пошел, поминутно оглядываясь назад. Старшина привел его в дом. И, указав на койку, сказал хрипло:
— Вот твое место. Располагайся. Будь как дома — на забывай, что в гостях.
Муха зло глянул на старшину. Спросил резко:
— Здесь власть есть? Мне отмечаться надо.
— У кого? Я тут власть! Я тебе и милиция, и прокурор. Потому ходить далеко не придется. Жить вдвоем станем. На лето сюда рыбаки прийдут. А с осени до весны — ты, да я. Понял? — ответил старшина.
— А чем я здесь заниматься буду?
— Работы много. Без дела сидеть не дам.
— Сам-то ты кто? — удивился Муха.
— Я? Хозяин этого острова. Его мэр и бессменный президент.
— Вот так да! — удивился поселенец, а про себя подумал — от одного «президента» избавился, к другому попал.
— Вот тебе продукты. Приготовь себе. Поешь и спи. Завтра за работу. Я сегодня в поселок поеду. Там заночую. Утром вернусь, — сказал старшина.
— Хоть бы меня с какой кралей познакомил! — осклабился Муха. И добавил: — Я рыжих баб уважаю. В них огонь и снаружи и внутри. И толстых. Чтоб было за что ухватить.
— Ты хоть морду умой. Приведи себя в порядок! Глянь! На тебя со страху, не только баба, свинья и то обоссытся. С такой харей только на мосту с ножом стоять.
— Стоял! Да долго сидеть пришлось. А вот насчет мурла— так ты б на себя глянул. Ишь, как у кобеля по весне — вся в рубцах. Не с добра! Видать одного поля ягода. Только я не за баб! А ты — знамо дело, из-за них сидел! — не остался в долгу Муха.
— Была одна баба. Войной звалась, не то рожу — душу изувечила! И ты меня— флотского с собой не равняй. Иначе всю жизнь на свою задницу глядеть будешь!
— Ладно! Грозило! Валяй! Воюй! — хмыкнул Муха. И отвернувшись, раздеваться стал.
Старшина, глянув на поселенца неприязненно, молча вышел из дома.
Проследив, как катер отошел от берега, новичок решил не терять времени зря. И начал осваиваться с избы.
«Интересно, что это за тип, с каким мне жить придется? Матрос! Вояка! Вся задница в ракушках! Видали мы таких!» — думал он внимательно рассматривая вещи матроса.
В старом, деревянном чемодане ничего не нашел, кроме пары тельняшек и запасных флотских брюк покроя «клеш». Еще шапка, вся облезлая, из непонятного меха, висела на гвозде.
Муха полез под койку. И глаза у него загорелись. Увидел поллитровку водки. Выхватил ее, на стол перед собой поставил. Сегодня отдых! Пей! Не беда, что бутылку сам будешь пить, без него — президента острова! Кому что! Кому баба, другому — водка.
Пошарив в столе, отыскал банку тушенки. Открыл бутылку, потом банку и, потирая руки, подумал, что этот день еще не самый худший в его жизни. Взяв бутылку, он приложился к горлу, сделал большой глоток и, передернув плечами — ведь успел отвыкнуть, погладил себя по животу. В нем потеплело, заурчало.
Муха прищурился блаженно. Взялся за тушеное мясо. Ел с жадностью. Не думал об утре. Ешь — покуда имеется. Кто знает, что на завтра будет, — решил он и хлебнул из бутылки еще разок. А вскоре — рот к ушам потянуло. Стало тепло и легко. Он вышел из дома и шатаясь побрел оглядеть Ягодное. Ему хотелось найти собеседника. Но пустые дома были все заколочены досками. Вокруг ни души. Тогда Муха решил веселить себя сам и запел:
Налей скорей бокалы!
Забот, как ни бывало!
Налей скорей нам рому!
И Бэтси нам грогу нальет!
Услышали осиротелые дома, как орала глотка новичка:
Ну да! Нам выпить нужно!
За девушек всех дружно.
Бездельник — кто с нами не пьет!
Удивлялось все живое реву Мухи. Ну и голос! Ну и глотка! Удивлялся медведь, вот уже много лет живший неподалеку от Ягодного.
Набродившись вдоволь по селу, Муха стал трезветь. И вспомнил, что в доме на столе стоит добрых полбутылки водки. Изрядно покачиваясь, он пошел искать свой дом. Долго блудил. И, наконец, нашел.
— Ох, мать честная, а я-то думал в деревню попал, тут же целый юрод. Даже устал, пока свой дом нашел, — говорил он сам с собою. И, решив немного отдохнуть, уснул.
Проснулся под утро, тут же о водке вспомнил. Захотелось похмелиться, осушил поллитровку до дна. Снова на душе повеселело. И Муха, забыв обо всем, стал расхаживать по избе, оттопырив губы, что-то под нос напевая. А потом — не рассчитал. Лбом в перегородку угодил. Грохнул по ней кулаком. Зло. Рассвирепело.
И вдруг удар в живот, потом в челюсть, потом в солнечное сплетение. Целый каскад резких, больных до почернения в глазах ударов посыпался на Муху. Он не успевал опомниться. Он хотел ответить тем же, но очередной удар сшибал его с ног, он летел в какой-нибудь угол. Что-то подкидывала его на отмщение, но кулак влипал в челюсть и, кляцнув зубами, прикусив вспухший, прокушенный язык еще раз, снова ругаясь, впечатывался спиной и затылком в печку. И только он открыл глаза, как сильнейший удар кинул его в дверь. Он открыл ее своим телом, и, вылетев наружу, распластался лягушкой неподалеку от дома.
Хмель давно прошел. Муха сидел на земле, вспоминая, кто его мог так отделать. В лагерях так драться умели только «президенты». Он ощупывал вспухшее, посинелое лицо, ноющую шею. И решился войти и дом. Посмотреть. Но только он открыл дверь, удар прежней силы кинул его назад. Мелькнуло на секунду бледное, искаженное злобой лицо ст аршины катера.
— Ах, падла! — Вырвал застрявший топор из полена Муха и рванулся в дом. Замах топором и — он снова кубарем летит, кувыркаясь через порог. Враг сдавил руку, вырвал топор, двинул кулаком в зубы. Потом поднял его за грудки.
— Ну, собирайсь! — услышал голос старшины.
У Мухи дрогнуло внутри. Он ошалел от страха. Снова лагерь. И горячий пот по спине побежал быстрыми ручейками.
— Живо! — скомандовал матрос. Но Муха не шевелился.
Он медленно пошатнулся и сполз на землю. Очнулся на своей койке. В доме было темно и тихо. Муха открыл глаза. Где он? И быстро встал. На кухонном столе, склонившись у свечи над листом бумаги, что- то писал матрос.
