— Там у нас всякие были. И флотские. От тюрьмы, как от сумы никто не гарантирован. Думаешь — счастье, ан — беда на пороге. Она должностей не спрашивает. И ты не больно ерепенься. Не дюже начальник какой. Не шибко выбился, коль на досмотр за мной приставлен, — прищурился Муха.
— Нужен ты мне! Не хватало прохвостов всяких опекать. Я тебя сколько не видел? И еще бы видеть не хотел. Сам выплыл, как говно из проруби!
— Это я говно! — побелел Сенька.
— Ты! — подскочил Николай.
— Твое счастье, что тут я на поселении! Но даст Бог на свободе свидемся.
— Свидемся! Не беспокойся! Я тебе за надзирателя — всю шкуру пряжкой порву.
— Рви, падла! — рванул рубаху на груди Муха и подскочил к морячку. Но тут же отлетел, перевернув собою табуретку, ведро, развалив дрова у печки. — Ты на фартового! — подскочил Муха тут же. И, грохнув кулаком в висок Николая, вышел из дома, поклявшись никогда сюда не заходить.
Но через пару недель кончился запас папирос и продуктов. А Николай проходил мимо Мухи, как будто тот был дровяной кучей. Сенька урезал себя на харчах. Но и это не спасло. Продукты таяли. Чем меньше их оставалось, тем больше падало настроение.
Однажды он опять решился. Подошел к дому морячка. Увидел, что у того дрова кончились. Но, видимо, из гордости, не хотел брать дрова от коптилки. И носил их из тундры вязанками. Но этого не надолго хватало. И в доме стоял холод. Окна изнутри толстым слоем льда покрылись.
— Еще сдохнет, гад. А подозревать опять же кого начнут? Меня? Придется ему дров привезти, чтоб из-за него еще срок не получить, — велел сам себе Муха. И весь следующий день, покуда Николай был в тундре, возил ему Сенька дрова. Сухие. Крепкие. Сложил у порога, чтоб перенести быстрее. Не меньше трех кубометров наворочал. Старался. А вечером, когда темнеть стало, и морячек должен был вот-вот вернуться, ушел Муха к себе домой. Стал ждать. Как отреагирует старшина на его робкий шаг к примирению.
Шло время. Вот уже и одиннадцать часов. Ждать больше нечего. Надо спать ложиться. И только рубаху снял, шаги под окном услышал. Идет. Муха отвернулся к печке. Поднял с пола газету, в какую продавец бутылки завернула. Разгладил на колене. Сделал вид, что читает. Что тоже не лыком шит. Николай вошел в дом.
— Привет, фартовым!
— Здорово, матросня!
— Ты чего это устроил у моего дома?
— Дрова привез тебе. Прошлым одним не согреешься.
— Заботу проявил? — прищурился старшина.
— А хоть бы и так. Я — не ты.
— Чем же не угодил?
— Жрать мне скоро нечего будет. Без курева сижу. Последний коробок спичек остался. А тебе хоть бы что!
— Ты б так и сказал, — сконфузился Николай.
— Тебе скажешь, ты заместо хлеба торпеду предложишь, либо еще чего, — хохотал Муха.
— Ладно, хватит трепаться, пошли ко мне. Поедим. Я зайцев сегодня принес. Уже стушил. Пошли.
Сенька спешно натянул телогрейку. Быстро сунул ноги в сапоги. «Ведь к зайцу и выпить даст. Иначе быть не может. Сухая ложка горло дерет». — Думал Муха пыхтя.
В доме старшины жара стояла несносная. Но запах… От него у поселенца под ложечкой засосало.
Садись, располагайся, — предложил хозяин и, раздевшись, загремел ложками, тарелками, вилками.
Сеня сел поудобнее. Четыре дня на кипятке со старыми сухарями давали знать о себе. И голова закружилась. Поселенца стало тошнить. Он выскочил во двор. И, упав на снег, кричал больным желудком. В глазах зеленые звезды прыгали. Крутились заполошно. Режущая, злая боль сводила судорогой весь желудок. Руки коченели. А внутри все горело.
— Господи! За что мне такое! — стонал Муха.
— С енька! Сенька, вставай! — поднимал его из снега Николай.
— Н е дергай! Не трогай!
— Быстрее вставай! Идиот! — выдернул его из холода Николай. Схватил в охапку, втащил в дом, положил корчащимся комком на шконку. Засуетился. Судорожно вытащил из-под койки канистру. Налил целый стакан спирта.
— П ей! протянул Сеньке.
— Н е хочу, — еле шевелил губами тот.
— П ей, говорю!
— Отстань! Уйди!
— Пей, скотина! — задрал ему голову Николай. Муха удерживал стакан, выпил спирт одним залпом. Откинулся на подушку. Николай отскочил к ведру с водой. Сунул в него полотенце. Мокрое приложил на живот. Через десять минут приступ прошел. И обмякший Муха едва не уснул.
— Погоди! Выдрыхнуться успеешь. Поешь сначала. А уж потом спать, — совал ему в руки вилку старшина. Сенька ел вначале неохотно. А потом во вкус вошел. Ел мясо, обжигаясь, торопливо.
— Не спеши. Ешь спокойно. Эх, дураки! Ведь вот вдвоем. Никого больше на острове нет. Чего не можем поделить. Все стычки. Нет бы по- людски. Так мы скорее сдохнем, чем помиримся. А кому это нужно? Ни тебе, ни мне. Война прошла. Лагерь твой тоже, позади. Нет его! Пора бы и позабыть, хватит! Здесь нам не обойтись друг без друга!
Сенька ел, отвечать было некогда. Странно, целый стакан спирта выпил, а не захмелел.
— Ешь, — подвинул ему еще одного зайца Николай. Муха едв . а успевал глотать. Но потом глянул на старшину и неловкостало:
— А ты чего не ешь?
— Не хочу.
— Не темни.
— Я уже поел.
— Тогда и я не буду.
— Да есть еще, просто желание пропало, я тут жрал, а ты подыхал с голода. Вот и я чуть душегубом не стал.
— Э! Кой с тебя душегуб? — рассмеялся Сенька. И, помолчав, сказал: — Зайца и того на капкан ловишь. Не стреляешь. А все от жалости. Волка и то только пометил. Убить не смог. Очко сыграло.
— И верно. Крови не люблю. Но вот насчет волков ты зря. Я каждую весну волчат гублю. Прямо в логовах. Десятками. Покуда малы. Бензином заливаю. Чтоб задохнулись. Не даю им плодиться. Иначе, кроме них на острове никого не будет. Есть пятеро, хватит, чтоб беды меньше было.
— А что ж волчихи? — удивился Муха.
— Волчицы людей боятся. Как только я подхожу к логову — уходят — Детей бросают.
— А не мстят.
— Нет. Я их повадки знаю. Сами по себе, без волка, они не кинутся на человека. Знают, не одолеть.
— А сами волки? Тоже боятся.
— Эти — нет. Эти не боятся. Но их всего двое. Не справятся в открытую. Но отомстить постараются.
— Как? — испугался Сеня.
— Просто. Один за мной уже следит. Всюду. Куда бы я не пошел, он неподалеку от меня. Своего часа выжидает. Когда я в тундре бываю, а потом возвращаюсь, всегда вижу, что и сегодня он за мною шел. Провожал, стерег.
— Это он тебе за волчат мстит?
— Да.
