— Помоги!
— Иди-ка ты! — отталкивает Трубочист его руки.
— Помоги!
— Я тебе!
— Ты же должен мне помочь!
— Ах, сука! — просыпается Вовка, и ничего не понимая, смотрит на плачущую Торшиху. Это она звала его голосом Скальпа. А может…
— Помоги! — ревет баба.
— Чего тебе?
— Телок задом идет.
— Весь в тебя! К людям ты задом шла. Коровы и телки твой норов переняли.
— Сама научила, сама и управляйся, — отвернулся поселенец.
— Я не могу.
— Я тоже!
— Ну почему? Другим помогаешь!
— Я не обязан. А другие — не ты!
— Не для себя прошу.
— Твои коровы.
— И твои.
— Ты за отелы получаешь. Ты доярка, вот и работай. Хватит, что одного у твоей принял!
— Сил у меня нет. Корова пропадет. Она-то при чем?
— А я при чем? Зови ветврача!
— Не успею.
— Тьфу, курица! — сплюнул Вовка и глянул на часы. Всего десять минут спал. Он тяжело встает.
— Пошли, — кинул через плечо Торшихе.
Та послушной собакой шла сзади. Боялась громко дышать, чтоб не передумал, не повернул назад.
Володька долго тащил теленка. Корова билась. Мешала, норовила удерживающую ее доярку рогом ткнуть. Та умело уклонялась. Лишь к шести утра измученный скотник принял телка. И, вернувшись на ферму, принялся за свою нудную, каждодневную работу. Сегодня на ночь не предвиделось отелов. А значит, можно будет хорошо выспаться после работы.
Покуда чистил стойла, раздавая корм, замечал на себе взгляды Торшихи. Какие-то необычные. Совсем иные, чем прежде. В них не было зла. Она будто впервые его увидела. И глядела на поселенца задумчиво.
— Чего вылупилась? — оборвал он ее, подойдя поближе. Но не громко, чтоб другие доярки не подняли Вальку насмех.
Та молча голову опустила. Покраснела. Это понравилось Володьке. И он, разнося подстилку ее коровам, вроде невзначай хлопнул Торшиху по заду. Та снова смолчала.
«Может и посмелее можно? — подумал Трубочист и, подойдя вплотную, прижал Вальку к стенке. Та смотрела на него растерянно.
— Когда сама телиться станешь, в кумовья зови! Или в повитухи.
— Иди ты! — брызнули слезы.
— Чего? Иль боишься, что не справлюсь?
Валька вырвалась из-под руки.
— Ну и хрен с тобой, — усмехнулся Трубочист.
Вечером он, возвращаясь с работы, зашел в магазин, И, купив еды на ужин, шел домой торопливо. Едва вошел в комнатушку, сразу печь затопил. Разделся. И, сварив ужин, сел к столу.
Вспомнил трудную неделю. Решил самого себя за нее вознаградить. И, откупорив бутылку, всю до дна выпил залпом. Не переводя дыхания, без остановки. А поев, решил спать лечь. Хоть и немного времени, все ж вставать рано. Надо выспаться, чтоб не опоздать утром. И только хотел выключить свет — в дверь постучались.
— Кто?
— Открой, — услышал он бабий голос и, немало удивленный, открыл дверь.
— Ты уже спишь? — вошла Торшиха.
— Собираюсь. Но раз пришла, погожу.
— Я не хотела мешать.
— Ладно ты, помеха! Раздевайся, — схватил ее Вовка. Она молчала.
— Ты в гости, или как? — смеялся он.
— Не знаю. Сама не знаю, зачем пришла.
Он снял с нее платок, пальто.
— Иди! — подтолкнул к койке.
— Так сразу?
— А что? Уговаривать?
— Я не за тем, — опешила Торшиха.
— А зачем?
— Просто. Посмотреть, как живешь.
— Потом посмотришь. Успеешь, — схватил он ее продрогшую, онемевшую от неожиданности.
— Потом смеяться будешь, — отталкивала она.
— Дура! Кто над этим смеется?
— Я просто! Просто так.
Но Володька не слышал ничего. Пришла. Сама. А он что — дурак? Не сделай свое — она ж его на все село осмеет. А пришла — получай! Он не звал.
Валька будто онемела. Лежала молча, тихо. Поселенец забылся вскоре. Надоело молчать. Уснул, отвернувшись к стене. Она начала всхлипывать. А он храпел. И не слышал. Потом она ушла. А он, проснувшись утром, забыл о ней. Вспомнил лишь на ферме, увидев ее. Но не подал вида. По-прежнему шутил со всеми. Всем одинаково помогал. Это задело Вальку и она решила подождать еще немного. Не может быть, чтобы он так ничего и не сказал ей. Чтоб не попросил встречу. А уж тогда она молчать не будет. Поставит условие. Хочешь быть со мной — женись. Не быть же ей потаскушкой.
Торшиха представила, как изумятся бабы, узнав, что Вовка решил на ней жениться. Как вытянется лицо у Ольги, как нахмурится Нина, как съежится Анька. А она одна будет улыбаться. Вот вам и шуточки- прибауточки. Ими не женишь на себе. А она — Валька, умнее. Сумела у вас из-под носа мужика увести. Бабка Акуля с ума сойдет от удивления. Да и шуточно ли? Все ругались и надо же!
Валька посматривает на поселенца улыбчиво. «Давай, давай! Смейся с ними! Балагурь! А все равно мой будешь. Мой! И никуда не денешься»!.
Вовка внимательно наблюдал за нею. Он понял, что ждет она. Ждет покуда он сам позовет ее. А может и потребует, чтоб пришла. Но нет. Он знает— будут слезы, будут уговоры, а может и угрозы. Эта на все способна. Он знает. Покуда она сама пришла — требовать нечего. Сама пересудов бояться будет. Позови— другое дело. Да и к чему? Еще, не приведись такое— забеременеет. Хотя, а что он? Сама виновата. Он не тащил ее силой. Сама пусть и расхлебывает.
Но вспоминая тот вечер, он поневоле весь вздрагивает. Да, хороша баба. Ничего не скажешь. Не знай он ее так хорошо, мог бы бес попутать. Мог завязнуть. А там одиночество, привычка. Так бы и все — влип. А там и ребенок. Эта медлить не стала бы. И пропал бы Володька. Пропал бы ни за понюшку табаку. Но нет. Он не дурак. Жениться на Вальке? Ни за что! Хочет— пусть приходит. Но сама. Тогда и претензии ему не предъявит. К мужику просто так не ходят. Теперь сама знает. Убедилась.
А доярка ждала. Теперь, прощенную Володькой, простили ее и бабы. И ничего не зная о происшедшем, заметили, что стал смеяться, шутить и с нею поселенец. А раз он простил, то они и тем более забыли. В работе запамятовали все.
Вечерами Володька ждал, что она придет. А Торшина днями ждала, когда он позовет ее к себе. Но ни тот, ни другая, не шли первыми на повторную встречу. Так шли дни.
Доярки на ферме, ожидавшие от Вовки вольностей, ведь из заключения прибыл, холостяк, устали ждать, какой из них он хоть немного увлечется. И, потеряв к нему интерес, теперь привыкли, как к давнему сельчанину. Вели себя при нем раскованно, свободно. Рассказывали о приключениях деревенских парней, которым он никак не хотел составить конкуренцию. Вместе до слез хохотали над неудачным сватовством к Ане Лавровой. Которая гнала веником нетерпеливого жениха по всей улице.
