– Комиксов?
– Да, коллеги из Бостонского университета лингвистики снабжали нас классическими американскими комиксами, чтобы студенты могли погрузиться в реальный язык, на котором разговаривают англичане и американцы. Лилия эти комиксы терпеть не могла.
– А Генрих любил, – сказала я.
– Да. Он даже учился рисовать в таком стиле...
– Рисовать? – переспросила я.
И вот тут-то мой гениальный профессор, моя без пяти минут мисс Марпл наконец сообразила, к чему я клоню. Сейчас она была похожа на вытащенную из воды рыбу, то раскрывающую, то закрывающую рот. Не хватил бы удар от волнения!
– Погодите, Гаянэ! Вы... вы были на кафедре?! Когда? Видели эту ужасную картинку?! О боже! Какой позор!
– Я видела эту картинку, – произнесла я спокойно, подражая Зету.
Я могла бы ей сказать, что никакого позора в этом нет. Что я художник и что в сети я навидалась всяких рисунков. Что Генрих Андреевич (а в том, что это был он, я уверена) хотел задеть Лилию Леонтьевну. Он за что-то ей мстил и выбрал такой странный способ. Но не стала я ей этого говорить. Потому что не могла простить ей, что она наказала невиновного человека.
– Картинку нарисовала Варя Петрова, – упрямо сказала Анна Семеновна, поджав губы.
Я встала. Выдохнула навязчивый запах лаванды. Положила фотографию на стол. Из окна я видела Зета. Он больше не медитировал на детской площадке. Качался на качелях.
– No, – сказала я, – Petrova is innocent. And I’ll prove that
[25]
. А секрет вашего голоса я никому не выдам. Don’t worry
[26]
.
Глава 20,
в которой я все гадаю – будет драка или нет?
Мы устроились на рюкзаках между бассейном и входом в первый гуманитарный. Справа от меня сидел Ботаник, слева Зет. В хорошем романе про девочек они бы недовольно косились друг на друга, ревнуя меня, но эти двое, похоже, спелись.
Я, правда, тоже не была похожа на героиню традиционного романа для девочек. Прежде всего потому, что на мне был бурый свитер с дырками. Я надела его в надежде, что мой талисман поможет нам провести встречу.
А спелись ребята в прямом смысле. Зет протянул Ботанику наушник, и оба с удовольствием погрузились в прослушивание классической музыки.
– Вальс номер 58? – переспросил Ботаник за моей спиной.
Зет кивнул.
– Чей вальс-то? – проворчала я, стряхивая со спины ползающий туда-сюда проводок, скрепляющий их наушники.
Оба улыбнулись, и я в очередной раз почувствовала себя дурой.
– Мы, к вашему сведению, ловим здесь преступника, – напомнила я этим двоим гениям.
– Шопен этому занятию не помеха, – сказал Ботаник.
– Точно, – поддержал Зет, – классическая музыка помогает структурировать реальность, понимаешь? Она помогает находить ответы на вопросы.
– Тем более что некоторые вопросы так и остались без ответов, – добавил Ботаник.
– Имей совесть! – воскликнула я сердито, – стеклышко подошло!
– Все равно, – упорствовал он, – он сможет отпереться.
– Ладно, – вздохнула я, собирая остатки терпения, – знаете, какое между вами самое большое сходство? Не то, что вам обоим нравится Шопен и нравится умничать. А то, что на протяжении всего расследования вы постоянно требуете от меня доказательств!
– Мы – твой голос разума, – сообщил Зет, а Ботаник почему-то расхохотался.
Я с подозрением посмотрела на него. Может, на самом деле все эти зетовские примочки, типа «я читаю мысли» и «знаю твою судьбу», – это юмор такой, а я его не поняла? То есть Зет всю дорогу надо мной подшучивал?!
– Ну, прости-прости, – пробормотал Ботаник, заметив, что я надулась, – конечно, если он придет сюда, то это будет прямым доказательством его вины. Ведь ты не подписывала рисунок. Просто написала «Ты прав. Жду в пять у бассейна». Если он придет сюда, к Лилии, значит, это он изобразил ее в образе Невидимой Леди. Кстати, подпись гениальна. Лаконично и в точку.
– Это была идея Зета.
– Я же говорю, мы твой голос разума, – откликнулся Зет, и они оба хихикнули.
Мне было не до смеха. Я все гадала, чем закончится встреча Лилии и Генриха. А вдруг этот сумасшедший набросится на нее? Вообще-то, любая хорошая история в комиксах должна заканчиваться столкновением главных персонажей. Но что-то я слабо представляю себе, как они будут... «сталкиваться». А самое главное – узнаем ли мы, что они оба не поделили?
– Лилия... – подскочил Ботаник и еще издалека раскланялся с заведующей кафедрой перевода, выбегавшей из первого гуманитарного.
Вот уж кто выглядел как героиня женского романа. Лилия была в розовом брючном костюме и белых туфлях, в руках сжимала белую сумочку. На лбу – солнцезащитные очки. На лице – тревога и волнение.
– Что случилось? – бросилась она к нам, – Анна Семеновна сказала, что мне необходимо быть свидетелем в поимке настоящего преступника, оскорбившего нашу кафедру.
Я кивнула, подумав, что сама Анна Семеновна в это не верит и поэтому не согласилась участвовать в операции.
– Но я считаю, что... – начала Лилия Леонтьевна.
– Анжела идет! – воскликнул Ботаник, – ой, простите, Лилия Леонтьевна, перебил вас.
К нам действительно приближалась Анжела. Она была во всем черном. Шла она быстрыми шагами, одну руку завела за спину, словно пряча там меч, которым она нас собиралась поразить. Или другое оружие. Помнится, госпожа Эбоси ловко палила по жителям леса из огромного такого пулемета.
– Анжела, – пробормотала я, – значит, она выудила письмо раньше Генриха и обо всем догадалась! И драка все-таки будет.
Анжела вытащила из-за спины руку. В руке она сжимала бутылку.
– Надеюсь, у нее там не соляная кислота, – вздрогнула я.
– Вода, – сказал Зет.
Действительно, Анжела замедлила шаг и отпила из бутылки. Потом продолжила идти. Похоже, у нее от волнения в горле пересохло. А может, таким образом пытается дать нам понять, что ей плевать? Госпожа Эбоси тоже делала вид, что равнодушна ко всему. И только в драке с принцессой Мононоке проявилась ее сущность.
– Эй вы! – крикнула Анжела.
Голос – точь-в-точь как у Эбоси.
– Что вы задумали? Довести моего отца до нервного приступа?! Зачем эти идиотские рисунки, а? Вы что, Лилия Леонтьевна, не знаете, как он к вам относится?! Что у него сердце разорвется, прочитай он вашу записку!
– Что за тон, Анжела? – возмущенно сказала Лилия Леонтьевна, – и о какой записке идет речь?
