— Я никогда не уеду, — пылко отвечаю я. — Это… ну, это как будто потерять сердце или что-то в этом роде.
Я чувствую себя ужасно глупо из-за собственной сентиментальности. Снаружи, за проливом, я вижу один из тех крошечных каменистых островков, что расположены поблизости от нас, голубой силуэт, слишком маленький для того, чтобы быть обитаемым. Но в его бесполезности сеть некая странная красота.
Мы все довольно долго сидим тихо, очень тихо, а потом Шон Кендрик говорит:
— У меня есть лишняя лошадь, Кэт Конноли, — ну, если ты хочешь скакать на одном из кабилл-ушти.
Глава двадцать четвертая
Пак
Финн смотрит на меня, неторопливо разминая печенье и превращая его в горку крошек.
— Значит, Шон Кендрик собирается продать тебе одну из водяных лошадей?
— Мы сидим в задней комнате лавки «Фатом и сыновья». Это тесное помещение, вызывающее клаустрофобию, вдоль стен стоят полки с коричневыми коробками, а на полу едва хватает места для обшарпанного стола. Здесь пахнет не сливочным маслом, как в остальном здании, а скорее пыльным картоном и старым сыром. Когда мы были маленькими, мама оставляла нас здесь с тарелкой печенья, пока сама болтала в лавке с Дори-Мод. Мы с Финном развлекались тем, что гадали, чем заполнены коричневые коробки. Скобяные товары? Крекеры? Кроличьи лапки? Кое-какие части тел невидимых любовников Дори-Мод?
— Не обязательно, — отвечаю я, не отрывая глаз от работы, Я подписываю и нумерую чайники, время от времени пригубливая из чашки чай, к сожалению уже остывший. — Я пока не знаю. Он вообще-то не говорил «продать».
Финн смотрит на меня.
— А я не говорила «куплю», — добавляю я.
— Я думал, ты поскачешь на Дав.
Я пишу свое имя на дне чайника. «Кэт Конноли». Выглядит так, будто я подписываю школьную работу. Что мне нужно, так это побольше пышности. Я добавляю завитушку к последней букве «и».
— Возможно, так оно и будет, — говорю я. — Пока не знаю.
Я краснею, хотя и не понимаю почему, и это приводит меня в бешенство. Я надеюсь, что благодаря маленькой тусклой лампочке над нашими головами и узким окошкам над полками, почти не пропускающим света, Финн этого не заметит. И добавляю:
— У меня всего два дня осталось, чтобы заявить другую лошадь. Так что надо подумать и решить наверняка.
— А ты будешь участвовать в параде наездников? — интересуется Финн.
Теперь он не смотрит на меня. Окончательно раскрошив печенье, он лепит из крошек комок.
Каждый год Скорпионий фестиваль начинается через неделю после выхода водяных лошадей. Я только один раз была на празднике, да и то мы не дождались парада наездников, главного вечернего события, когда жокеи официально представляют своих скакунов и делаются ставки.
У меня ноет в желудке при мысли об этом.
— Да, действительно будешь? — раздается в комнате голос Дори-Мод.
Она стоит в дверях, приподняв одну бровь. На ней платье, которое она как будто украла. У платья кружевные рукава, а у Дори-Мод не те руки, на которые можно надевать кружево.
Я сердито хмурюсь, глядя на нее.
— Но ты ведь не собираешься меня отговаривать?
— От участия в параде или от участия в бегах? — Дори-Мод придвигает к столу третий стул и садится. — Вот чего я не понимаю, — продолжает она, — так это почему такая умная и умелая девушка, как ты, Пак, хочешь потратить столько времени на то, чтобы выглядеть идиоткой или просто стать покойницей?
Финн улыбается крошкам печенья.
— У меня есть причины, — огрызаюсь я. — И не надо мне говорить, что это огорчило бы моих родителей. Это я уже слышала. Я все уже слышала.
— Она что, всю неделю такая? — спрашивает Дори-Мод Финна, и тот кивает. Она снова поворачивается ко мне. — Твой отец был бы, конечно, недоволен, но вот твоя мать… она не слишком много болтала. Зато была озорницей, и единственное, чего она не сделала на этом острове, так это не поучаствовала в бегах.
— В самом деле? — бормочу я, надеясь услышать еще что-нибудь полезное.
— Пожалуй, да, — непонятно отвечает Дори-Мод. — Финн, что это такое ты жуешь? Похоже на кошачий корм.
— Это я из дома принес, — Финн тяжело вздыхает. — У Паллсона пекли рогалики с корицей.
— А… ну да.
Дори-Мод начинает что-то царапать на листке бумаги. Почерк у нее ужасно неразборчивый, и я не уверена, понимает ли она сама, что пишет.
— Ими даже на улице пахнет.
У Финна делается задумчивое лицо.
Я чувствую себя виноватой из-за того, что купила сена и зерна. Я не уверена, что вложила деньги удачно; может, лучше было бы купить рогаликов с корицей?
— Дори-Мод, а нельзя ли получить аванс за часть чайников? — спрашиваю я. И пододвигаю к ней одну из пронумерованных посудин, чтобы она убедилась в моей обязательности. — Лошадиный корм такой дорогой…
— Я не банк. Но если ты мне поможешь установить палатку для праздничной торговли, днем в пятницу, — тогда другое дело.
— Спасибо, — говорю я, не чувствуя особой благодарности.
Через мгновение Финн заявляет:
— Не понимаю, почему тебе просто не скакать на Дав.
— Финн!..
— Ну, ты же сама говорила…
— Я хочу получить шанс выиграть деньги, — говорю я. — И потому подумала, что это может действительно мне помочь — ну, понимаешь, если я буду скакать на водяной лошади на бегах для водяных лошадей.
— Мм, — мычит Дори-Мод.
— Точно, — кивает Финн. — А откуда ты знаешь, что они бегают быстрее?
— Ох, умоляю!
— Ну, это ведь именно ты мне объясняла, что водяные лошади далеко не всегда бегут по прямой. Вот я и не понимаю, почему ты теперь передумала просто из-за того, что сказал какой-то знаток?
Я ощущаю, как мои щеки снова загораются.
— Он не просто какой-то знаток. И он мне ничего не говорил. Я пока просто думаю.
Финн вжимает большой палец в крошки с такой силой, что кончик пальца белеет.
— Ты говорила, что принципиально не сядешь ни на одну из них. Из-за мамы с папой.
Его голос звучит ровно, потому что рядом — Дори-Мод и потому что это Финн, но я чувствую, как он волнуется.
— Ну, принципами счета не оплатишь, — решительно заявляю я.
— И что же это за принципы, если ты можешь взять и передумать… вот так. Сразу. Как… — Но он, должно быть, не в силах придумать, как именно, потому что встает и пулей проскакивает мимо стула Дори-Мод за дверь, вон из комнаты.
Я хлопаю глазами ему вслед.
— Что… Что?!
