— Мистер Майкл Уэйман, мосье Эркюль Пуаро, — представила их
друг другу миссис Оливер. Молодой человек небрежно кивнул.
— Странные места выбирают люди для построек, — с горечью
произнес он. — Вот, например, эта штуковина. Построена всего год назад. В своем
роде замечательный образчик и вполне гармонирует с архитектурой дома. Но почему
именно здесь? Такие вещи предпочтительнее располагать, как говорится, «на
виду», на зеленом холме, где цветут бледно-желтые нарциссы, et cetera
[15]
. Но
нет — здешнему эстету взбрело соорудить этот несчастный павильон среди деревьев,
которые его целиком загораживают.., а чтобы его было видно хотя бы со стороны
реки, надо срубить десятка два деревьев, не меньше.
— Возможно, просто не нашлось другого места, — предположила
миссис Оливер. Майкл Уэйман фыркнул.
— А берег на что! Тот, что рядом с домом! Как раз на верхней
его точке! Места лучше не придумаешь, сама природа позаботилась, а какая там
трава! Но нет, эти толстосумы все на один манер, никакого художественного
чутья. Как только придет им в голову какая-нибудь блажь, вроде этой вот
штуковины, им не терпится скорее ее осуществить. А где строить, как это
сооружение впишется в ландшафт, им не важно. Видите ли, у него повалило бурей
огромный дуб. И этого осла сразу осенило: «Надо построить на этом месте павильон,
он очень украсит ландшафт». Придумать что-нибудь менее пошлое эти городские
невежды не в состоянии! Украсит, как же!.. Странно, что он еще не устроил
вокруг дома клумбы с красной геранью и кальцеолярией
[16]
! Таким людям нельзя
отдавать в руки подобные имения! Кстати, эту постройку тут называют не иначе,
как «Причуда».
Речь Майкла Уэймана прозвучала очень горячо. «М-да, молодой
человек явно недолюбливает сэра Джорджа Стаббса», — не преминул заметить про
себя Пуаро.
— И стоит эта его замечательная «Причуда» на бетонном
основании, — продолжал Уэйман, — но грунт-то под ней рыхлый, и постройка дала
осадку. Трещина во всю стену, скоро сюда опасно будет заходить… Лучше снести ее
и заново построить на том высоком берегу, у дома. Лично я поступил бы так, но упрямый
старый осел не хочет и слышать об этом.
— Кстати, что насчет теннисного павильона? — спросила миссис
Оливер.
Молодой человек помрачнел еще больше.
— Ему подавай нечто вроде китайской пагоды, — простонал он.
— И чтобы непременно с драконами! А все потому, что леди Стаббс любит щеголять
в шляпах, как у китайских кули
[17]
. Представьте, каково архитектору! Вечная
история: кто хочет построить что-нибудь приличное, у того нет средств, а у кого
они есть, тот, черт побери, заказывает какой-нибудь кошмар.
— Искренне вам сочувствую, — сказал Пуаро.
— Джордж Стаббс, — с презрением произнес архитектор. — Что
он о себе возомнил? Во время войны пристроился на тепленькое местечко в
Адмиралтействе, укрылся в безопасной уэльской глуши и отрастил себе бороду —
чтобы все думали, что он эдакий морской волк, который самолично плавал на
конвойных кораблях. Да от него просто воняет деньгами, по-другому и не скажешь!
— Вам, архитекторам, нужны люди с деньгами, иначе у вас
никогда не будет работы, — резонно заметила миссис Оливер.
Она направилась к дому, а Пуаро и пылающий гневом архитектор
последовали за ней.
— Эти денежные мешки не в состоянии понять простейших принципов,
— с горечью произнес архитектор и напоследок пнул ногой накренившуюся
«Причуду». — На плохом фундаменте хорошего дома не построишь.
— Совершенно с вами согласен, — сказал Пуаро. — Очень
правильная мысль.
Вскоре деревья расступились, и перед их глазами возник
прекрасный белый дом, выгодно оттененный склоном, поросшим темными деревьями.
— Отличный дом. Да, вот где настоящая красота, — пробормотал
Пуаро.
— А этот невежда собирается пристроить к нему бильярдную, —
зло бросил Майкл Уэйман.
На покатом склоне, расстилавшемся чуть ниже, невысокая
пожилая леди подстригала секатором кусты. Увидев их, она поднялась, чтобы
поздороваться.
— Очень все запущенно, — слегка запыхавшись, сказала она. —
А сейчас так трудно найти человека, понимающего что-нибудь в кустарниках. Этот
склон в марте и апреле раньше бывал весь усыпан цветами, но в этом году он
ужасно меня разочаровал.., все эти сухие ветки следовало обрезать еще осенью…
— Мосье Эркюль Пуаро, миссис Фоллиат, — представила миссис
Оливер.
Пожилая дама просияла.
— Так вы и есть великий мосье Пуаро! Как любезно с вашей
стороны, что вы согласились нам помочь. Наша замечательная миссис Оливер
придумала такую головоломку.., это будет так оригинально!
Пуаро был слегка озадачен светски-любезным тоном пожилой
леди. Так обычно держится хозяйка поместья.
— Миссис Оливер моя старая знакомая, — галантно пояснил он.
— Я рад, что у меня была возможность выполнить ее просьбу. Тут у вас так
красиво, а дом — просто великолепный, так и должно выглядеть дворянское
поместье.
Миссис Фоллиат небрежно кивнула.
— Да. Он был построен еще прадедушкой моего мужа в семьсот
девяностом году. А до этого здесь был дом елизаветинских времен. Он обветшал, а
в семисотом году сгорел. Наши предки поселились в этих краях в пятьсот
девяностом.
Она сообщила все это вполне невозмутимым голосом. Пуаро
пристально посмотрел на стоявшую перед ним низенькую коренастую женщину в
старом твидовом костюме. Самым примечательным в ее облике были ясные
фарфорово-голубые глаза. Они сразу приковывали к себе внимание. Седые волосы
были аккуратно собраны под почти незаметной сеткой. Несмотря на очевидное
равнодушие к своей внешности и полное отсутствие какой бы то ни было
амбициозности, что-то неуловимое, что так трудно бывает объяснить, придавало ей
значительный вид.
Когда они вместе направились к дому, Пуаро решился спросить:
— Вам, наверное, трудно смириться с тем, что здесь чужие
люди?
Наступила небольшая пауза, но когда наконец прозвучал ответ,
голос миссис Фоллиат был тверд и спокоен и до странности лишен эмоций:
— В этой жизни нам со многим приходится мириться, мосье
Пуаро.
Глава 3
Она же ввела их в дом. Он и внутри был очень хорош, с
прекрасно выдержанными пропорциями. Миссис Фоллиат препроводила их в небольшую,
со вкусом обставленную малую гостиную, но там они не задержались, а
проследовали дальше, в парадную гостиную, где было полно народу и стоял такой
гвалт, будто говорили все сразу.
