Когда после её смерти в доме появились грузчики и принесли коробки, чтобы упаковать и вывезти её имущество, Наоми так горячо хотела забрать и припрятать кое-что в этой комнате, что эти вещи на самом деле начали двигаться. Именно тогда она впервые осознала, что может перемещать предметы силой мысли.
В безумном порыве девушка подняла в воздух все вещи, которыми особенно дорожила: драгоценности, одежду, альбом для газетных вырезок, весь запас запрещённого ликера и даже тяжёлый сейф, и переправила их в свою потайную студию.
Однако теперь ей оставалось лишь беспомощно наблюдать, как её вещи, так же, как и весь её дом, ветшали у неё на глазах. Наоми не могла даже прикоснуться к ним, не могла провести страждущими кончиками пальцев по волнам прохладного шёлка или щекочущим перьям страждущими кончиками пальцев по волнам прохладного шёлка или щекочущим перьям.
— И что теперь? — спросила девушка вслух.
Словно в насмешку над ней ответом Наоми была лишь звенящая тишина. Одна… она была одна… совсем одна…
Наоми задумалась, может, ей материализоваться снова в комнате вампира или переместиться туда. Девушка уверяла себя, что это всё из-за давящей на неё тишины она колеблется, а не из-за самого этого красноглазого сумасшедшего. Тем не менее, он, казалось, чувствовал её, как никто другой из всех, кто когда-либо появлялся в Эланкуре.
Что-то в этом вампире притягивало Наоми, несмотря даже на его безумие и немытый внешний вид. Иона безо всяких сомнений страстно хотела попытаться снова с ним поговорить.
Тем не менее, сегодня она была настолько истощена, что на возвращение уже не осталось сил. Концентрируясь для телекинеза, Наоми исчерпала всю свою призрачную энергию. Девушка нуждалась в отдыхе, поэтому она полетела к своей «походной» кровати
[25]
.
Наоми принесла её в свою студию давным-давно. И хотя она не ощущала прикосновения ни к самой кровати, ни к белью, которым та была застелена, Наоми спала на ней почти каждую ночь. Ей нравилось вести себя так, как при жизни, насколько это, конечно, было возможно, за исключением, правда, прохождения сквозь стены и телепортации.
Девушка свернулась клубочком в дюйме над кроватью и приготовилась погрузиться в мечтания Наоми называла свой призрачный сон мечтаниями, потому что он отличался от того сна, который она знала при жизни. Если ей не приходилось прибегать к телекинезу для чего-то большего, чем перемещение газеты, она могла обходиться без такого отдыха на протяжении многих дней. Просыпалась она всегда внезапно, не ощущая никаких изменений, кроме восполненной внутренней энергии. Всё остальное, её одежда, волосы оставались неизменными, ведь теперь ей даже не нужно было брить ноги и подмышки. Как правило, девушка просто теряла сознание часа на четыре.
И так происходило всегда, пока каждый месяц на небосклон не восходила серебристая луна. В такую ночь какие-то силы заставляли Наоми танцевать. И каждый раз она кружилась в безумном танце до тех пор, пока в полном изнеможении и потрясении не начинала желать себе настоящей смерти.
До следующего подобного представления Наоми осталось всего три дня…
Её maman всегда говорила, что серебристая луна приносит удачу таким людям, как они — людям, которые изо всех сил стремятся взлететь до небес и удержаться там как можно дольше. И неважно, сколько раз они упадут, они поднимаются и делают это снова и снова. Вот почему Наоми задумала организовать свой приём именно в одну из подобных ночей.
Однако удача не сопутствовала ей в тот вечер — вечер торжества, задумывавшегося, чтобы отпраздновать свершение всех мечтаний Наоми. Наоми было двадцать шесть лет, когда она купила Эланкур. Она добилась всего сама, тяжким трудом вырвавшись из Vieих Саггfi
[26]
, и тщательно скрывая своё тёмное прошлое.
Её покровители из фешенебельных кварталов так никогда и не узнали, что Наоми была незаконнорождённой дочерью французской fimigrfie
[27]
, родившейся в убогом Французском квартале. Связь между Наоми JIapecc и безызвестной танцовщицей бурлеска Маргаритой л'Ар так никем и не была обнаружена. Как и то, что и сама Наоми некоторое время танцевала в бурлеск-шоу.
Тёмное прошлое известной балерины осталось тайной за семью печатями.
Наоми едва исполнилось шестнадцать, когда её maman умерла от гриппа, и девочке, чтобы прокормить себя, пришлось выйти на подмостки. Она к тому времени уже была довольно хорошо развита, и с помощью соответствующего макияжа и нарядов вполне могла сойти за двадцатилетнюю. Времена были тяжёлые, а деньги получалось заработать приличные.
У Наоми не было ни душевных метаний по поводу своего занятия, ни каких-либо моральных предубеждений. Каждый получал то, что хотел, и никому это вреда не приносило. Так что она никогда не стыдилась того, чем занималась. Тем не менее, всё же хранила своё прошлое в секрете, потому что понимала — другие могут не разделять её взглядов.
Наоми целый год копила деньги, а потом ушла из бурлеск-салона. Она всегда мечтала стать балериной и не желала, чтобы пропали даром все те уроки, на которые с трудом наскребала деньги её мать, и все те усилия, которые приложила Наоми, дабы оправдать жертвы, принесенные её матерью ради образования дочери. Так или иначе, но Наоми всё удалось…
«А потом я умерла».
Наоми хотела бы, чтобы Конрад увидел в ней балерину, которой она когда-то была — блистающую на сцене, в роскошном наряде, разрумянившуюся от гордости, утопающую в бурных овациях. Счёл бы он такую Наоми привлекательной?
Девушка мрачно вздохнула. Этого ей никогда не узнать.
Что несёт завтрашний день для неё и для Конрада, этого вампира-убийцы с могучим телом и больным разумом?
«Сможем ли мы его спасти, если он не желает быть спасённым?» — подумала Наоми перед тем, как окончательно погрузиться в свой призрачный сон. — «Мы?»
Призрак не возвращалась целую ночь.
И он негодовал на неё за это.
Лишь далеко за полдень следующего дня Конрад вновь ощутил аромат роз. Свет вечернего солнца заливал всю комнату, тем не менее, он мог видеть, как призрачная девушка прошла прямо сквозь закрытую дверь. Теперь он знал, что нужно искать, как высматривать её, словно скрытый текст в графической головоломке.
Посетительница вела себя так, будто и не уходила. Она с рассеянным видом прилегла на матрац и закинула свои изящные руки за голову. При этом её длинные волосы разметались по простыням чёрными, блестящими локонами, ярким пятном выделявшимися на белом фоне, а бледная грудь едва не выскочила из корсета платья.
Она, без сомнений, была прощена.
Однако, если в Конрада ещё не вдохнули жизнь, то почему это зрелище так пленило его? Почему оно заставило его клыки болезненно заныть?
