Я вынула мобильник из футляра на поясе. Пусть Брюс приедет за мной. Он, конечно, разозлится до чертиков, но непременно приедет.
— Мобильники в Новом-два не берут, — донесся из-за спины голос Генри.
Я глянула на дисплей — сигнала не было.
— Прекрасно. А у вас есть телефон или автомат где-нибудь поблизости, откуда можно позвонить?
— Да она настоящий чайник, — прокомментировал мальчик, сидевший на ступеньке и чистивший апельсин.
Он был примерно одного возраста с Крэнк и показался мне до того необычным, что даже отвлек на секунду мое внимание. Кожа кофейного оттенка, зеленые глаза и короткие темно-русые дреды. Брови тоже были светлыми.
— Без денег или знакомств тут не получишь ничего: ни телефонов, ни Интернета, — пояснил Генри, — Ничего, кроме водопровода, электричества и почтовой доставки. Добро пожаловать к нам в Новый-два.
— Ари родилась в Благотворительной больнице, — вмешалась Крэнк. — Она хочет найти записи о своем рождении. Бас, ты ведь правда можешь ей помочь?
Себастьян, избегая смотреть на меня, подхватил с пола рюкзак.
— Нет. Пусть едет домой.
И пошел вверх по лестнице. Крэнк сердито фыркнула, остальные промолчали. Себастьян в полной тишине медленно топал вверх по ступенькам. Я безнадежно поглядела на дверь, потом снова на лестницу и даже застонала от мысли, что мне, кажется, придется упрашивать мистера Само-Гостеприимство.
Я взбежала за Себастьяном по ступенькам и догнала на площадке второго этажа.
— Эй, подожди-ка минутку. — (Он нехотя остановился вполоборота). — Послушай, если ты что-нибудь знаешь… почему эти люди преследуют меня…
Со своим ростом сто семьдесят с хвостиком я была ненамного ниже Себастьяна, но под его сумрачно-грозным взглядом вдруг ощутила себя недомерком. Этот парень явно не привык откровенничать. Себастьян покосился на ребят, собравшихся кучкой на лестнице, и замкнулся, посуровел. Затем он придвинулся ко мне и еле слышно произнес:
— Несколько часов назад Новему передали по телефону твое имя и описание… Полиции, а также всем, кто работает на Новем — а это практически каждый житель города, — было поручено разыскать тебя.
Доктор Жиру. Только он мог позвонить. Но зачем?
— Значит, и ты на них работаешь.
— Они просто хотели повидаться с тобой. Однако никто и словом не обмолвился, что собирается тебя обидеть. А про твой кинжал, о котором болтает Крэнк, я ровным счетом ничего не знаю. Да, я на них работаю. Но я не всегда с ними соглашаюсь.
И он стал удаляться по коридору, пока не скрылся в комнате в самом его конце. На меня волной нахлынуло изнеможение. Я понурилась, чувствуя на себе несколько пар глаз, устремленных снизу, со ступенек. В этот момент мне больше всего хотелось остаться наедине с собой, что бы отдохнуть, обдумать хорошенько все, что со мной приключилось. Мое опрометчивое решение или желание — назовите как угодно — дать деру не сулило ничего хорошего. На дворе стояла ночь. Мне нужно было где-то переночевать. К тому же я уже заплатила. Я вздохнула: с этого надо было начинать.
Я вернулась в спальню, подняла коробку и уселась прямо на коврик перед камином. Вскоре в коридоре послышались чьи-то шажки, и я смирилась с тем, что на уединение мне в ближайшее время рассчитывать нечего.
В комнату гуськом просочились Крэнк, странноватый мальчик и клыкастая малышка, уже успевшая нацепить золотую карнавальную маску. Все тоже уселись кружком на коврике. Мальчишка потянулся к камину, пощелкал пальцами над охапкой поленьев — и они тут же вспыхнули. Он немного погрел руки над огнем и снова повернулся к нам.
— Ничего особенного, просто фокус такой, — пояснил он, заметив мое крайнее изумление. — Что у тебя в коробке?
Да уж, ни фига себе… Ну, фокус так фокус, придется верить на слово.
— Осталось кое-что от матери.
Из коридора донеслись глухие звуки барабана, затем еще и еще, сливаясь в непрерывный ритм, от которого сотрясались стены и пол моей спальни. Темп убыстрялся, набирал обороты, ярился, все совершенствуясь, пробирал меня до гусиной кожи, до костей, до самого сердца, пульсируя с ним в такт.
— Это Себастьян, — пояснила Крэнк. — Он играет, когда не в настроении.
Я не стала спрашивать, что она имеет в виду: в настроениях я разбираюсь не лучше, чем в самих людях. Сквозь барабанный грохот я различила еле слышную музыку или пение и поняла, что Себастьян, вероятно, аккомпанирует радиоприемнику или компакт-диску. Не знаю, что это была за композиция, но под нее тянуло или танцевать, или улечься на пол, закрыть глаза и рыдать взахлеб.
Огонь в камине разгорелся, и на стенах комнаты заплясали тени. В их круговерти череп заговорщицки ухмылялся мне, будто знал какую-то тайну. Отблески пламени посверкивали на разноцветных бусинах, отражались от черного атласного цилиндра. «Надо бы имя ему придумать», — мелькнула у меня мысль, и я не смогла решить, что же страшнее: череп или девчушка, пялившая на меня сквозь прорези золотой маски черные блестящие глазки.
— Это Даб, — Крэнк кивнула на паренька, — а это Виолетта. Она молчунья.
Виолетта все еще прятала в ладошках апельсин. Время от времени она подносила его к носу и нюхала, не сводя с меня круглых глаз. Эта девочка чем-то напоминала мне эксцентрично одетую куклу-гот, каких носят в толпе на Марди-Гра. И — небывалое дело! — я вдруг почувствовала прилив доброты к этому странному ребенку. Ей на вид было всего-то лет десять.
— Кажется, ей поправилась твоя татуировка, — заметил Даб, выстукивая дробь на коленях, обтянутых хаки. — Ты что, тоже doue?
— Я что?
— Doue. Новем так называет фриков. Странных типов. Ну, то есть… нас, — шумно выдохнув, заключил он.
Даб был весь словно сгусток нервной энергии. Его тело находилось в постоянном движении.
— У Виолетты зубы странноватые, у Генри глаза не такие, как у всех. У меня фокусы, у Крэнк…
— Ничего, — огорченно перебила та. — Я нормальная.
— Да, но никто не умеет так разруливать дела, как ты, — возразил Даб. — А еще… — Тут он одну руку прижал к сердцу, а другую простер перед собой, будто собирался петь серенаду. — Ты починила нам холодильник, и с тех пор ты заправила в нашей компании чудиков.
Крэнк склонила голову, выразительно скосив глаза, но было заметно, что комплимент пришелся ей по вкусу.
— А ваш брат Себастьян? — спросила я. — Он тоже нормальный?
Не считая тою, что он болван и психованный ударник в придачу.
— Себастьян не очень-то любит об этом распространяться. Но он умеет читать людей, понимаешь? Чувствовать то же, что они. Иногда даже чересчур.
Где-то рядом все еще стучали в барабаны, но уже не так неистово, не так быстро. Ритм выровнялся, стал устойчивым и прочувствованным — другого слова не подобрать. За этим размеренным гулом, наполнявшим весь коридор, угадывалось нечто другое, гораздо большее.
