— Кем была Алиса Кромли, спрашиваете вы? Алиса Кромли была квартеронкой,
[14]
необыкновенной красоты креолкой, какой в Старом квартале отродясь не видывали. За ней увивался целый рой воздыхателей, но она кое-что о них знала. Видите ли, знала такие вещи, о которых возлюбленной догадываться не положено, понимаете, на что я намекаю? — Он похихикал. — Дело в том, что Алиса была ясновидящей, по крайней мере так говорят. Она неслыханно разбогатела на предсказаниях желающим их судьбы. И никогда не ошибалась, если, конечно, сама того не желала, ясно? А в один прекрасный день она взяла и пропала. С концами. Еще через две недели в Миссисипи нашли двоих утопленников. Опознать их не удалось, потому что, видите ли, они долго пробыли в воде. Но по слухам, бренные останки одного из несчастных, отдавших Богу душу, были облачены в лучший наряд Алисы Кромли. — Кучер опять захихикал и подстегнул нерадивую ослицу. — Один из ее ухажеров воздвиг ей гробницу на местном кладбище. Никто до сих пор не знает, какую именно. Говорят, внутри погребены оба тела. Видимо, из расчета, что одно наверняка принадлежит несравненной Алисе. — Кучер пожал плечами. — Возможно, тот обожатель смекнул, что одна из двух лучше, чем вообще ничего.
По словам Жана Соломона, ее кости и поведают мне о моем прошлом. Как же, держи карман шире…
Наша коляска миновала собор Святого Людовика и выкатила на площадь Джексона. Залюбовавшись высоким церковным шпилем, я на какое-то время начисто забыла об Алисе Кромли. Мисс Пралине повлекла экипаж дальше, мимо многоквартирных домов Понталба, старейших во всех Соединенных Штатах. Дома из красного кирпича были украшены длинными балконами с витыми решетками, на первых этажах разместились магазинчики. В центре площади высилась конная статуя Эндрю Джексона
[15]
. В ней чувствовалась энергичность, которой мне так не хватало, и при взгляде на президента я ощутила небывалый душевный подъем. Все кругом дышало живостью, многоцветьем и красотой. Здесь было подлинное царство гадалок, ювелиров, мастеровых, музыкантов — эклектичная мешанина из всего на свете.
Мы направились к Риверуолку и далее к Декатурстрит, где находилась стоянка конных экипажей. Расплатившись с кучером, Себастьян помог мне выбраться из коляски, и мы пешком прогулялись до кафе «дю-Монд». Себастьян не выпускал моей руки, и я не отнимала свою: мне понравилось. А если он не возражал, то и я была не против.
Почуяв запах свежевыпеченных булочек и кофе, я вновь ощутила в желудке голодные спазмы. Мы выбрали столик снаружи под тентом в бело-зеленую полоску. Себастьян заказал блюдо с бенье и два кофе, я же во все глаза разглядывала живописную площадь, наблюдая за ее толчеей и поражаясь количеству зелени.
— Спорим, твоя мама приводила тебя сюда, — прервал мое созерцание Себастьян.
— Почему ты так решил?
Он пожал плечами, едва заметно улыбаясь уголками темно-красных губ.
— Раз она жила в Новом Орлеане, значит, наверняка бывала здесь. Это из разряда реальных фактов.
Пожалуй, он был прав: я не считала себя местной жительницей, однако не сомневалась, что все поголовно ходят в кафе «дю-Монд».
— Верно, — тихо согласилась я, незаметно оглядывая посетителей. — Наверное, она водила меня в это кафе…
Если бы только у меня сохранились хоть какие-то воспоминания! Интересно, как все это выглядело? Мы приходили сюда с мамой, садились за один из столиков…
— Значит, ты решила разыскать Алису Кромли? — сменил тему Себастьян, искусно маскируя насмешку, но не достигнув в этом ощутимых успехов.
— Ох… Нет уж, спасибочки. Лучше я попытаю счастья у твоей бабушки, чем пойду тайком откапывать из могилы чьи-то кости и перетирать их в порошок.
Меня даже передернуло. В этот момент подошла официантка с заказом.
— Что, слабо? — Себастьян долил сливок себе в кофе. — Гробокопательство — вот где поймешь, что такое настоящая жизнь!
Я поперхнулась от смеха — хорошо еще, не успела приняться за кофе.
— Скажешь тоже!
В промозглый январский день в Старом квартале обжигающий кофе пришелся очень кстати. Я отхлебнула несколько глотков, взялась за бенье и разломила. Его начинка еще дымилась.
— Дело твое! — не отступал Себастьян. — Даб — лучший гробокопатель во всей округе. Тебе стоит взглянуть, что ему удалось отыскать.
— Даб? Даб разрывает могилы? Это наколка, да? — Бенье так и таял во рту. Я даже замычала от удовольствия. Черт, как вкусно!
— Многие пацаны этим промышляют. Нам всем надо как-то зарабатывать на жизнь. Крэнк возит почту. Я работаю на Новем. Генри очищает здания от крыс и змей. А Даб грабит могилы. Все, что найдет, сдает в сувенирные или антикварные лавки.
— Нездоровая какая-то фигня…
Брови Себастьяна поползли вверх.
— Да, — согласился он, — зато мы как раз не слишком озабочены спортом, гормонами и тусовками. Он поклонился точно так же, как я недавно: — Знакомься, перед тобой продукт Нового-два. — И засмеялся искренним, заразительным смехом, от которого на его щеках снова появились потрясающие ямочки…
— Расскажи лучше мне о девяти семьях, о Новеме, — попросила я, желая увести разговор подальше от трупов и кладбищ, а заодно отвлечься от неприличного любования своим экскурсоводом. — Почему они до сих пор все делают втайне?
— Вовсе не втайне. Просто их, в отличие от вас, не заботит мнение посторонних.
— Что же тогда их заботит? — Я откусила от нового бенье.
— Сохранность города. — Себастьян не отставал от меня и между делом жевал свой пончик. — Родословная его жителей, предоставление убежища единомышленникам, которых здесь не будут ни осуждать, ни превращать в подопытных крыс.
— В подопытных крыс?
Себастьян пристроил локти на краю стола.
— В нашем городе обрели свой дом многие из тех людей, кого Новем называет «одаренными». Как ты считаешь, что сталось бы с Виолеттой или с Дабом — да и со мной — если бы мы жили по ту сторону Периметра?
Нетрудно догадаться…
— Если бы вы не научились скрывать свои способности, вам бы жизнь медом не показалась, — тихо ответила я, вспоминая собственный опыт.
— Вот именно. В Новом-два тебе не нужно ни от кого прятаться, но если так уж захочется, то всегда пожалуй ста. Никто не будет критиковать тебя лишь за то, что ты не похожа на других, — вот чего изначально добивался Новем.
Сердце у меня екнуло.
— Потому что они и сами непохожие…
Новем не просто девять старинных семей, не просто старые деньги; они не такие, как все. «Doue», как сказал Даб. — Себастьян кивнул.
