Я громко шмыгнула и вытерла нос. Вглядываясь в тусклые огоньки в глубине коридора, снова предалась воспоминаниям.
Лучше не думай об этом…
Но мои мысли невольно обратились к Брюсу и Кейзи, своим нынешним добродушным и улыбчивым, деловым и строгим родителям, по-своему не чающим души во мне. Затем мне на ум пришли Крэнк и Виолетта; подарки для них до сих пор лежали в рюкзаке, неизвестно где обретавшемся. И еще я думала о Себастьяне… Стоило его образу возникнуть в моем сознании, как под ложечкой образовалась невесомая пустота. А как приятно было идти с ним, держась за руку, в кафе «Дю-Монд»! От его поцелуя я тогда совсем потеряла голову — просто проживала тот момент, ни о чем не заботясь.
Из темноты донеслось чье-то покашливание. Я приподняла голову, оторвавшись от решетки и уняв наконец нервную дрожь в колене. Очевидно, сейчас я испытывала то же самое, через что пришлось пройти прочим обитателям темницы: панику, неверие и страх. Я слегка прикусила нижнюю губу. Вероятно, они все тоже когда-то подумывали о побеге…
Я принялась наугад ощупывать прутья решетки в поисках замка. Он оказался квадратным, с большой замочной скважиной, в которую без труда влез кончик моего мизинца. Я покрутила пальцем, ощупывая зазубренные края отверстия.
— Его нельзя отпереть, — произнес человек в камере наискосок, — Наше могущество тут бессильно.
Я замерла.
— Могущество?
Он хотел что-то сказать, но в этот момент дверь наверху распахнулась, и в коридор проник долгожданный луч света — не слишком яркий, но после нескольких часов непроглядной тьмы он показался мне ослепительным солнечным сиянием. Я заслонила глаза ладонью. На лестнице раздались шаги: к нам кто-то спускался.
— Удачи, деточка, — напутствовал меня птичий голос.
Я оцепенела и, ухватившись за решетку, всмотрелась в силуэт прежнего собеседника, ища у него утешения, защиты — сама не знаю чего.
— Он отведет тебя к Афине, — поспешно пояснил тот. — Сама она здесь не появляется. Все кончится быстро, и ты ничего не успеешь почувствовать…
Фонари в коридоре зажигались один за другим, шаги все приближались. Наконец у моей камеры остановился черный силуэт — мой недавний похититель. Ловец τέρας. Мой рюкзак был перекинут у него через плечо. Ловец вставил в скважину ключ, отпер дверь и потянулся ко мне.
Я не успела ни о чем подумать: сказались годы тренировки и сумасшедшее желание освободиться. Я схватила ловца за запястье и со всей мочи дернула на себя, зная, что этого он нипочем от меня не ожидает. Он мог еще допустить, что я попытаюсь сбежать, выскочить из клетки, но никак не залучить к себе!
Вконец растерявшись, ловец поперхнулся и неловко подался вперед. В камере он тут же поскользнулся на липком полу и ткнулся вглубь, во мрак. Я же успела сорвать с его плеча рюкзак. Птица взвизгнула, еще кто-то рядом беспокойно заерзал. Ловец громко выругался.
Я быстро расстегнула «молнию» на рюкзаке и нащупала кинжал, потянула за лезвие и в конце концов сжала в ладони эфес. Теперь следовало быть начеку. Сердце у меня бешено колотилось, так что даже в руках и ногах я ощущала биение пульса. У меня имелось преимущество: мои глаза успели свыкнуться с темнотой. Я крепче стиснула рукоять клинка.
В камере послышалось какое-то движение. Краем глаза поймав надвинувшийся на меня силуэт ловца, я резко опустилась на колени и села на пятки. Он принялся беспомощно шарить перед собой, не понимая, куда я могла деться, пока не споткнулся о мои колени. Потеряв равновесие, ловец клюнул носом и повалился на меня. Я отклонилась назад — так сильно, что достала затылком склизкий пол, — при этом клинок направила вверх. Ловец рухнул на решетку и захрипел.
На мое лицо упали теплые капли, крепко и тошнотворно запахло нагретым металлом. Кровь ловца стекала по лезвию мне на руки, щекотала кожу. Я боялась пошевелиться и лишь тяжело переводила дыхание. Кругом не было слышно ни звука, в камерах все притихли. Мышцы спины и живота понемногу начинало сводить от тяжести тела, которое я удерживала на весу. Руки затекли, но я терпела. Труп вдруг дернулся, а еще через миг убитый ловец превратился в дым и растворился во мраке. Тяжкий груз исчез, и я в изнеможении повалилась на бок.
Поверив наконец в происшедшее, я поспешно вытерла окровавленные руки о джинсы и энергично потрясла ими, стараясь унять дрожь в пальцах. Это не сразу помогло. Сунув кинжал обратно в рюкзак, я выдернула из замка ключ и затем выбралась из клетки.
Путь к свободе — от моей камеры до лестницы — освещали фонари, но я почему-то медлила. Обернувшись к погруженному во мрак коридору, я ощутила, как мои воспаленные нервы взывают к немедленному бегству, но все стояла на месте, прислушиваясь к гулким ударам сердца.
— Я свободна! — крикнула я.
В камерах снова затеплились огоньки, достаточно яркие, чтобы осветить проход между камер. Я подошла к решетке напротив, но за ней никого не оказалось. В следующей томился мой недавний собеседник. Он стоял у самой решетки, взволнованно поблескивая глазами. Разглядев как следует его лицо, я ахнула:
— О господи!
— Что такое? — нахмурился он.
— Ничего, — ответила я, трясущимися руками возясь с замком, — Просто вы мне напомнили кое-кого…
Дверца распахнулась, и человек вышел в коридор. Он был высоким, как Себастьян, и сверлил меня серыми, как у моего друга, глазами. Невзирая на его косматую черную бороду и длинные спутанные космы, я не сомневалась, что именно так выглядел бы Себастьян лет через тридцать.
Человек поторопил меня выпустить и других заключенных, и я стала подходить к дверцам камер и отпирать их, не успевая даже толком разглядеть их обитателей. Впрочем, все они были во многом похожи: немытые, обросшие и нечесаные, в истлевших лохмотьях. Их роднили и горящие глаза, в которых застарелый ужас постепенно сменялся просто страхом, затем проблеском надежды на избавление, поначалу слишком хилой, чтобы перерасти в веру.
Подступив к очередной клетке, я невольно отпрянула и от испуга едва не задохнулась.
— Быссстрее! — зашипел знакомый птичий голос.
Я охнула, но потом непослушными пальцами лихорадочно вставила ключ в замок. Птица когтями держалась за прутья клетки, а ее острый загнутый клюв маячил по ту сторону решетки прямо у моего лица. Наконец замок поддался. Осмелев, я взглянула в черные птичьи глаза с желтым ободком и разглядела в них хоть и слабый, но все же признак человечности. И печаль. Птица мигнула и тихо произнесла, будто пристыженная:
— Сотворена…
Я дернула на себя дверцу и попятилась. В коридор, переваливаясь, вышла двухметрового роста гарпия — в моем лексиконе не нашлось бы более подходящего слова для ее описания. Полуженщина-полуптица, престрашная с виду.
Оставалось отпереть еще две камеры. Я двинулась к первой из них — в ней стояла кромешная тьма. В отпертую мной дверцу стремглав выбежало существо, верхняя половина которого тоже была женщиной, а нижняя — пауком. Кровь отхлынула от моих щек. Паучиха произнесла: «Благодарю» и кивком высказала то, что не могли бы выразить никакие слова. О черт!..
