Пролог
1.
— Просыпайся, мать твою! Просыпайся!
Кристиано Дзена разинул рот и вцепился в матрас, будто у него под ногами разверзлась бездна.
Чья-то рука сдавила ему горло. "Просыпайся! Знаешь же, что спать надо вполглаза. Пока будешь дрыхнуть, тебе как раз и вмажут"
— Я не виноват. Это будильник... — пробормотал мальчик, разжал отцовскую руку и приподнял голову с подушки.
"Да ведь ночь еще", — дошло до него. За окном было темно, и только в желтом конусе фонаря плыли большие, как клочья ваты, снежные хлопья.
— Снег идет, — сказал он стоящему посреди комнаты отцу.
В полоске света, падавшего из коридора, вырисовался бритый затылок Рино Дзены, нос с горбинкой, усы и бородка, шея и мускулистое плечо. Вместо глаз — черные дыры. Голая грудь. Внизу камуфляжные штаны и заляпанные краской армейские ботинки.
"Как ему только не холодно?" — подумал Кристиано, протянув руку к лампе.
— Не включай свет. Глазам больно.
Кристиано свернулся в клубок под теплыми одеялами. Сердце все еще колотилось.
— Зачем ты меня разбудил?
Лишь тут он заметил, что у отца в руке пистолет. Когда он напивался, то часто его доставал и бродил с ним по дому, целясь то в телевизор, то в мебель, то в лампу.
— Как ты можешь спать? — обернулся Рино к сыну.
Отец с трудом ворочал языком, будто у него рот был набит мелом.
Кристиано пожал плечами:
— Ну... сплю...
— Ну-ну.
Рино вытащил из кармана штанов банку пива, открыл ее и выпил залпом, потом отер пену рукой, смял банку и бросил на пол.
— Ты что, не слышишь этого урода?
Слышно ничего не было. Даже машин, которые днем и ночью проносятся перед домом, так что, если закрыть глаза, кажется, что они въезжают прямо к тебе в комнату.
"Снег! Снег заглушает все звуки"
Отец подошел к окну и прислонился лбом к запотевшему стеклу. Теперь свет из коридора освещал его бицепсы и вытатуированную на плече кобру.
— Крепко спишь. На войне тебя первым ухлопают.
Кристиано сосредоточился и услышал вдалеке хриплый лай собаки Кастардина.
Он к нему настолько привык, что уже и не слышал. Как жужжание неоновой лампы в коридоре и капанье неисправного сливного бачка туалета.
— Пес?
— Ну, наконец-то... Я уж начал беспокоиться. — Отец снова повернулся к нему. — Ни на минуту не заткнулся. Даже снег ему нипочем.
Кристиано вспомнил, что ему снилось, когда его разбудил отец.
Внизу, в гостиной, рядом с телевизором в большом светящемся аквариуме сидела зеленая студенистая медуза и говорила на странном языке, сплошные "ч", "ц" и "р". Самое удивительное, что он ее отлично понимал.
"Сколько же сейчас времени?" — подумал он, зевая.
Светящийся циферблат радиобудильника на полу у кровати показывал три двадцать три.
Отец зажег сигарету и раздраженно буркнул:
— Достал.
— Да он давно спятил, этот пес. Кто его только не дубасил...
Теперь, когда стук сердца в груди поутих, Кристиано почувствовал, как сон давит на веки. Во рту пересохло, остался только вкус чеснока от цыпленка гриль из закусочной. Если выпить воды, это мерзкое ощущение уйдет, но спускаться на кухню неохота: слишком холодно.
Хорошо бы досмотреть сон про медузу с того места, на котором он остановился. Кристиано протер глаза.
"Ну а тебе чего не спится?" Вопрос так и вертелся на языке, но Кристиано удержался. Судя по виду, с каким отец шатался по комнате, он так просто не уйдет.
"Три звезды".
Кристиано измерял степень раздражения отца по пятизвездочной шкале.
"Нет, между тремя и четырьмя". Уже в области "Будь крайне осторожен". Теперь единственная правильная стратегия — во всем с ним соглашаться и как можно меньше доставать.
Отец развернулся и яростно пнул ногой белый пластмассовый стул, отчего тот отлетел на другой конец комнаты к коробкам, в которых Кристиано держал одежду. Ошибочка вышла. Нет, тут горят все пять звезд. Пора бить тревогу. Теперь остается одно: проглотить язык и слиться с пейзажем.
Уже неделю отцу как шлея под хвост попала. За несколько дней до того он взъярился на заклинившую дверь ванной. Сломался замок. Пару минут отец поковырялся с отверткой. Стоял у двери на коленях и ругался — крыл на чем свет стоит скобяную лавку Фратини, которая продала ему замок, китайских умельцев, которые состряпали его из жестянки, политиков, которые разрешают импортировать это дерьмо в Италию. Было такое ощущение, что все они выстроились прямо там, перед ним. Все впустую, проклятая дверь и не думала открываться.
Удар кулаком. Сильнее. Еще раз. Дверь дрожала на петлях, но не поддавалась. Рино сходил в комнату, достал пистолет и выстрелил в замок. Без толку. Пистолет произвел оглушительный шум, после которого Кристиано с полчаса ходил с заложенными ушами, но замок не открывался.
Польза от этого была одна: Кристиано убедился, что когда в фильмах с одного выстрела открывают запертые двери — это полный бред.
В конце концов отец стал пинать дверь ногами. Потом высадил ее, рыча и выламывая голыми руками куски досок. Ввалившись в ванную, он дал кулаком по зеркалу, осколки разлетелись во все стороны, а он порезал руку и потом долго сидел на бортике ванны и курил, уставившись на струйку крови.
— А мне какое дело, что он спятил? — немного поразмыслив, снова подал голос Рино. — Задолбал вконец. Мне завтра на работу...
Он подошел к сыну и сел на край кровати.
— А знаешь, что меня больше всего достает? Вылезаешь утром мокрый из душа, и приходится вставать босиком на ледяную плитку. Так и шею недолго свернуть.. — Он ухмыльнулся, зарядил пистолет и, держа за ствол, подал его сыну. — Я всякий раз думаю, что нормальный собачий коврик нам не помешает.
2.
В три тридцать пять ночи Кристиано Дзена вышел из дома в зеленых резиновых сапогах, пижамных штанах в клеточку и отцовской штормовке. В одной руке — пистолет, в другой — фонарик.
Кристиано был тощий парнишка, высокий для своих тринадцати лет, с тонкими кистями и лодыжками, длинным худыми руками и сорок четвертым размером ноги. На голове — копна спутанных русых волос, из-под которых упрямо торчали оттопыренные уши. Между большими голубыми глазами — маленький вздернутый нос. Рот для такого узкого лица крупноват.
Валил сильный снег. Ветра не было. Температура упала ниже нуля.
