— Для того чтобы сказать правду, никогда не бывает поздно. Чтобы сказать, что любишь. Что ты для нее собираешься сделать. Что только ради нее ты готов забраться на самую высокую гору. Женщины мечтают такое услышать. Скажи ей про бутик. Вот увидишь...
Данило поднял голову от подушки, и все закружилось. Он начал глубоко дышать, нащупал выключатель и зажег настольную лампу. Свет ударил по глазам. Данило одной рукой заслонился от света, а другую протянул к лежащему на тумбочке телефону. "Пожалуй, я позвоню ей на сотовый". — И он набрал номер Терезы.
Абонент недоступен.
— Видишь, не отвечает!
— Позвони ей на домашний.
Вот это уж точно была полная нелепость. Особенно в такой час, когда дома этот хренов шиномонтажник. И все же Данило должен сделать это, он должен услышать голос Терезы — единственное, от чего ему могло полегчать. Ну, давай же. Если ответит он, ты просто повесишь трубку.
— Верно...
И потом, в этот раз все иначе. Данило позвонит, чтобы сказать ей, что все исправит. Серьезно. Он дошел до точки и, если не возьмет себя в руки, протянет ноги. Она поймет. Тереза поймет, как он страдает, и вернется к нему. Утром он проснется и увидит ее рядышком, свернувшуюся калачиком, в маске для сна на глазах.
— Чего ты ждешь?
Указательный палец скользнул на кнопки и с поразительной для состояния Данило скоростью набрал номер.
120.
Сначала он принял его за пса, потом за кабана и, наконец, за гориллу.
Рино Дзена отступил на три шага и инстинктивно направил на темный силуэт пистолет, но, как только посветил фонариком, стало ясно, что перед ним человек.
Он стоял на четвереньках посреди леса, рядом валялся шлем. Мокрый до нитки. Черные волосы облепили череп... Из раны на плече сочится кровь. Руки утоплены в грязи.
— Четыресыра?! Что произошло?
Вначале Рино показалось, что тот его даже не слышит, но затем он медленно обернулся к свету.
Рино инстинктивно зажал рот рукой.
Глаза у Четыресыра были вытаращены — две дырки, просверленные в орбитах, а нижняя челюсть отвисла, как у слабоумного.
— Что они с тобою сделали?
Изможденное лицо превратилось в изрезанный тенями череп. Казалось, будто в мозгу Четыресыра что-то замкнуло, как иногда случается с больными в результате лоботомии. Он даже на себя не был похож.
— Где они? Где эти скоты? — Рино вытянул перед собой пистолет, уверенный, что они здесь, затаились где-то в темноте. — Выходите, сукины дети. Будете иметь дело со мной! — Держа пистолет наперевес, он наклонился к Четыресыра, взял его под руку и попытался поднять на ноги, но тот, казалось, врос в землю. — Давай! Вставай. Надо выбираться отсюда. — Наконец, ему нечеловеческими усилиями удалось поставить Четыресыра на ноги. — Я с тобой. Не бойся. — Он собирался вести его за собой, когда заметил, что у него торчит из ширинки член.
— Какого хре...
— Я не хотел. Не хотел. Я не нарочно, — промямлил Четыресыра и зарыдал. — Прости меня.
Рино как будто кто-то вспорол ножом живот и одновременно стал заталкивать в горло носок.
Он отпрянул, отпустив Четыресыра, и тот тряпкой осел на землю. Теперь Рино понял, что ошибался. Жестоко ошибался.
"На "скарабео" же ездила эта девочка... Из школы Кристиано... Наклейка с рожицей".
С леденящей ясностью он осознал, что Четыресыра в конце концов сошел с рельсов. И сделал что-то дурное.
Потому что Рино знал: разговоры о том, что Четыресыра в жизни мухи не обидит, — такая же собачья чушь, как и треп о снижении налогов.
Каждый день кто-нибудь непременно так или иначе доставал его — пародируя его походку, наливая меньше супа в столовой, заставляя его почувствовать себя идиотом, а он не заводился, растягивал губы в улыбке, вот все и твердили, что Четыресыра, мол, выше этого.
"Хрена с два выше!"
Эта полуулыбка, появлявшаяся на его губах после того, как кто-то подразнит его или обзовет дерганым, была не знаком святости Четыресыра, а свидетельством того, что оскорбление достигло цели, попало в чувствительную зону, боль растеклась и пошла на подпитку той части его мозга, где пульсировало что-то извращенное, что-то больное. И рано или поздно эта мерзость в нем пробудится.
Тысячу раз думал Рино об этом и тысячу раз говорил себе: дай бог, чтобы я ошибался.
Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы заговорить с Четыресыра. Как будто ему саданули по набитому желудку.
— Что ты наделал? Что, мать твою, ты наделал?
Рино развернулся на покрытой листвой тропинке, сделал несколько шагов, и свет надетого на голову фонарика скользнул по вытянувшемуся вдоль тропки телу Фабианы Понтичелли. Голова размозжена булыжником.
— Девочка... Ты убил девочку.
121.
Длинные гудки.
"Я кладу трубку...
Нет. Подожду еще чуть-чуть.."
— Алло?
Данило запыхтел и сделал глубокий вдох. Во рту пересохло, язык обмяк.
— Тереза, это я.
Мучительно долгое молчание.
— Данило, чего тебе нужно? — В голосе не слышалось гнева, слышалось нечто гораздо худшее, отчего Данило сразу же горько пожалел, что позвонил. В нем сквозила обреченность смирившегося человека. Как смиряется с напастью крестьянин, в курятник к которому время от времени забирается лисица и дерет кур.
— Послушай. Мне надо с тобой поговорить...
— Ты пьян.
Он попытался изобразить обиду, почти возмущение такой клеветой:
— С чего ты взяла?
— Слышно.
— Ты ошибаешься. Я не выпил ни капли. Почему ты всякий раз думаешь..
— Ты поклялся, что не будешь больше звонить.. Знаешь, который час?
— Поздно, я знаю, но это важно, я не идиот, не стал бы я тебе просто так трезвонить. Это очень важно. Послу...
Тереза его перебила:
— Нет, Данило, послушай ты меня. Я не могу отключить телефон, мать Пьеро в больнице в тяжелом состоянии, и ты это знаешь.
"Черт, я совсем забыл"
— Ты прекрасно это знаешь, Данило. От каждого телефонного звонка у нас обрывается сердце. Пьеро рядом со мной. И он уже понял, что это ты. Ты должен оставить меня в покое. Что мне сделать для...
Ему удалось прервать ее:
— Извини, Тереза. Извини. Ты права. Прости меня. Но у меня для нас с тобой есть невероятный сюрприз. Ты обязательно должна это услышать..
Теперь перебила она:
— О каких нас с тобой ты говоришь? Это ты должен меня выслушать. Так что прочисти уши. — Она перевела дух. — Я беременна, Данило. Мы с Пьеро ждем ребенка. Уже три месяца. Ты должен себе уяснить. Я не хочу возвращаться к тебе, я тебя не люблю. Я люблю Пьеро. Лаура мертва, Данило. Нам надо смириться с этим. Я хочу счастья, и я счастлива с Пьеро. Я хочу снова создать семью. А ты продолжаешь мучить меня, звонить по ночам! В конце концов мне придется пойти в полицию. И если этого недостаточно, я уеду, исчезну. Если ты правда любишь меня, как говоришь, оставь меня в покое. Я умоляю тебя, заклинаю: оставь нас в покое! Если не хочешь сделать это для меня, подумай хотя бы о себе. Забудь обо мне. Вернись к жизни. Прощай.
