— Рики достал обтянутый синим бархатом футляр и открыл его перед носом Четыресыра. Внутри на белом атласе лежало маленькое потемневшее распятие на золотой цепочке.
— Коррадо, ты ведь наслышан о Лурде?
Четыресыра знал, что с пьяцца Болонья раз в месяц отправляется в Лурд огромный серебристый автобус, туда ездит куча народу, особенно старики, поездка стоит двести евро и длится восемнадцать часов. Тебя водят покупать всякие плошки и керамику, потом ты молишься в гроте, там, где святая вода, которая, если в нее окунуться, творит чудеса. Он думал было съездить туда со своими тиками.
— Да, — ответил Четыресыра, нервно теребя бороду. Между тем его правая нога принялась двигаться, как ей заблагорассудится.
— Ты никогда там не был? — Голубые глаза человечка сверлили его с такой силой, что у Четыресыра от беспокойства начал подергиваться рот. Говорить он уже не мог, было такое ощущение, что вокруг шеи обвились тонкие черные щупальца.
Он отрицательно помотал головой.
— Но ты знаешь о чудотворной воде Лурдской Богоматери?
Четыресыра кивнул.
— И что эта вода исцеляет хромых, парализованных, людей со всеми недугами, даже больных, на которых официальная медицина поставила крест? — Голос Рики вливался в уши, как теплое растительное масло. — Видишь это распятие? На вид не дашь за него и гроша. Потемневшее. Простенькое. В любой ювелирной лавке найдешь сотню в сто раз более ценных распятий. Платиновые, с бриллиантами и другими драгоценными камнями. Но ни одно из них, говорю тебе, ни одно не стоит этого. Это особенное. — Он подхватил цепочку большим и указательным пальцами и поднял с таким благоговением, словно это был обломок Ноева ковчега. — Вряд ли ты знаешь, что у затворниц обители Лурдской Богоматери есть потайной бассейн с чудотворной водой...
Почему этот человек продолжал его допрашивать? Он ничего такого не знал.
— Нет, — ответил Четыресыра.
Рики улыбнулся, обнажив ряд слишком белоснежных и правильных, чтобы быть натуральными, зубов.
— Да, этого никто не знает. Кроме сильных мира сего, как обычно. В этот наполненный до краев чудотворной водой бассейн уже тысячи лет окунаются больные раком папы, короли, стоящие одной ногою в могиле, пораженные недугами политики. Президент Совета министров несколько лет назад тяжело заболел. Рак пожирал его, как змея поедает яйцо. Ты представляешь, как змея ест яйцо? Вот так... — Он разинул рот и, сощурив глаза до двух черных щелок, проглотил невидимое яйцо.
Четыресыра схватился за горло. Он хотел сказать Рики, что ему нет никакого дела до святого бассейна. Он всего лишь должен узнать, куда делся труп Рамоны. Но у него не хватало храбрости, к тому же десны и язык онемели, как в тот раз, когда ему вырвали гнилой коренной зуб.
— В общем, привезли его в потайной бассейн, и он в нем искупался. Каких-нибудь десять минут. И все. Пару раз проплыл туда и обратно вольным стилем. А рак исчез. Испарился. Врачи глазам своим не поверили. Сейчас он пышет здоровьем. — Гном покачал у него перед носом распятием, как гипнотизер. — Посмотри на него! Я сейчас скажу тебе кое-что, и это такая же истинная правда, как и то, что мы с тобой тут разговариваем. Знаешь, сколько крест пробыл в том бассейне? Десять лет. Я не шучу. Десять долгих лет. Менялся мир, вспыхивали войны, падали башни-близнецы, нашу страну заполоняли иммигранты, а крест тем временем покоился в чудотворных водах. — Казалось, он рекламирует виски на чистом шотландском солоде. — Одна монахиня... Сестра Мария. Она спрятала его в нише стока и под большим секретом передала потом мне. Видишь его? Поэтому он такой тусклый. Я не сочиняю, нет. Подумай теперь, какой целебной силой должна обладать эта вещица. Из бассейна крест попал прямиком в этот футляр. Никто ни разу не вешал его себе на шею. И знаешь почему? Чтобы он не утратил свою силу. Его не перезарядишь, как сотовый. Оказавшись в контакте с кожей больного человека, он начинает излучать свою... — впервые за время монолога Рики затруднялся подобрать слово, но быстро нашелся, — врачебную силу... в общем, силу, которая врачует. Но главное — никогда его не снимать. Ни с кем не обмениваться. И не говорить о нем. — Он пристально посмотрел на Четыресыра и спросил в упор: — Ты здесь ради кого? Ради себя, Коррадо? Или ради кого-то другого?
Четыресыра, медленно осевший на скамью, склонил голову и пробормотал:
— Нет, не ради себя. Рино в коме. — Он запнулся, прочистил горло и продолжил: — Мне надо с ним поговорить. Я должен узнать...
— Он в коме. — Рики в раздумье потер щеки. — Хм, с этим распятием он мог бы очнуться в тот же день. Запросто. Знаешь, что это такое, когда на тебя изливается море божественной энергии? Может даже статься, что он преспокойно встанет с постели, возьмет свои вещи и в полном здравии отправится домой.
— Правда?
— Поручиться не могу. Может, ему потребуется больше времени. Но я бы попытался. Тебе выпал редкий шанс, не упусти его. Есть только одна проблема...
— Какая?
— Нужно внести пожертвование.
— Какое пожертвование?
— Денежное, для лурдских сестер. Они..
— Сколько? — перебил его Четыресыра.
— Сколько у тебя есть?
Не знаю... — Он сунул руку в задний карман брюк и достал пухлый бумажник, набитый чем угодно, кроме банкнот. Порывшись в бумажках, он наконец извлек одну купюру в двадцать и другую в пять евро.
— Больше у тебя нет? — В голосе Рики сквозило разочарование.
— Да. Мне очень жаль. А нет, погоди. Может быть... — Четыресыра вытащил из бумажника сложенный пополам конверт. Гонорар за последнюю работу, которую он делал вместе с Рино и Данило. Нетронутые. Четыреста евро. — У меня есть еще это. Держи. — Он протянул их человечку, и тот с проворством куницы взял их и отдал взамен футляр.
— Не забывай, прямо на кожу. И ни с кем о нем не говори. А не то — прощай, чудо.
Мгновение спустя Четыресыра вновь был один.
205.
Я НЕ МОГУ НИ ЗВОНИТЬ ТЕБЕ, НИ ВСТРЕЧАТЬСЯ С ТОБОЙ.
ПРОСТИ МЕНЯ.
Заливаясь слезами, Беппе Трекка набирал сообщение на телефоне.
Оставалось только нажать на кнопку, и Ида сможет успокоиться. Решит про себя, что он трус.
"Беппе, я тебе правда нужна?"
"Конечно"
"Даже с детьми?"
"Конечно".
"Тогда доведем все до конца. Поговорим с Марио и все ему расскажем. Я не боюсь"
"Я тоже. Беру это на себя".
Беппе предпочитал, чтобы его считали трусом, но только не подлецом, который исчезает, ничего не объяснив.
Но он не мог так поступить. Он нарушил бы их уговор.
Может, стоило поговорить со специалистом, экспертом по части обетов Господу. С кем-нибудь, кто, как и он, давал обет.
