— Простите, но таковы обстоятельства. Политика компании. Для всех работников финального этапа.
Мы были единственными «работниками финального этапа» на этой фабрике.
— Но это несправедливо! — выпалила я.
Стоящая позади Ма ткнула меня под лопатку.
Тетя Пола повернулась ко мне. Помада у нее чуть смазалась в уголке губ.
— Я не хотела бы, чтобы вы чувствовали себя обездоленными. Если что-то не нравится, вы вольны сделать иной выбор. В Америке больше нет рабства, ведь так?
И с этими словами двинулась прочь.
Ма, которая никогда не прикасалась к другим людям, метнулась следом и схватила тетку за руку.
— Прости, старшая сестра. Она просто очень откровенная девочка.
— Нет, нет, — вздохнула Тетя Пола, — эти побеги бамбука, они все такие. Не переживай.
«Бамбуковыми побегами» называли детей, родившихся и выросших в Америке, имея в виду их чрезмерную «западность». «Я бамбуковый узелок, — хотелось выкрикнуть мне. — Рожденный в Гонконге, но совсем юным привезенный сюда». Узелки на стебле бамбука делают его чуть менее гибким, но зато гораздо более прочным.
— Спасибо, — пробормотала Ма. — Благодарю тебя.
Внезапно заговорил Мэтт. А я и забыла, что он рядом.
— А вам нравится поедать бамбуковые побеги на ужин, а, миссис Ю?
Я затаила дыхание, а сердце билось как сумасшедшее. Что он делает? Что я натворила, затеяв эту перепалку?
От смеха Тети Полы у меня внутри все похолодело.
— Старший из братьев By становится мужчиной, да? Что ж, если ты такой взрослый, завтра займешь свободное место у пресса.
— Нет! — Мы попались в сети, расставленные Тетей Полой. — Вы же знаете Мэтта, он всегда шутит…
— Все в порядке, — остановил меня Мэтт. — Нет проблем, миссис Ю. Я все равно хотел подкачать мышцы. — Пожав плечами, он медленно направился к выходу. — Пока, миссис Чанг, Кимберли.
Тетя Пола смотрела ему вслед, а потом молча удалилась в свой кабинет.
— Не вмешивайся в разговоры взрослых! — набросилась на меня Ма. — Что мы будем есть, когда потеряем работу?
— Это свободная страна, Ма. Почему мы должны работать именно на нее?
— Свободная страна! А кому, по-твоему, принадлежат остальные швейные фабрики? Они все либо члены одной семьи, либо близкие друзья. Вся швейная промышленность. И что теперь будет с Мэттом?
Я опустила глаза. Раздражение, звучавшее в ее голосе, сменили уныние и отчаяние. Мэтту, как и мне, было всего четырнадцать, и неизвестно, справится ли он с громадным паровым прессом, с которым управлялись только взрослые мужчины.
— А-Ким, — чуть мягче продолжила Ма, — понимаю, ты хотела как лучше. Просто все, что у тебя на уме, сразу же вылетает наружу. — Она хотела сказать, что я слишком искренняя, и в тот момент я с ней была согласна.
Назавтра я все поглядывала в сторону гладильных прессов. В клубах пара то появлялись, то исчезали четверо мужчин, работавших там. По-военному четко они укладывали под пресс вещь за вещью, а огромные крышки опускались, с шумом выпуская обжигающие облака. Потом крышки вновь поднимались, и последние струйки пара просачивались наружу, как слюна из пасти жуткого зверя. Даже мимолетное прикосновение к поверхности пресса вызывало сильный ожог.
Среди мускулистых мужчин Мэтт казался совсем крошечным. Он работал медленнее остальных, но видно было, как он старается, нажимая поочередно ногами на рычаги управления. Вот он положил юбку под пресс, увернулся от облака горячего пара. На миг совершенно скрылся из виду. Следующая картинка, которую вижу, — Мэтт подходит ко мне, сжимая что-то в кулаке.
Я отпрянула. Майка, да и вся его одежда абсолютно мокрые, капли пота стекают по шее и груди.
— Похоже, у меня чересчур длинный язык, — начал он.
— У меня тоже.
— Но кто-то же должен приносить рис, верно? (То есть зарабатывать деньги.)
Я чувствовала себя настолько виноватой, что не нашла слов в ответ. А он был так внимателен ко мне.
— Я могу как-то помочь?
— Может, когда станешь постарше. Эта работа хорошо оплачивается, да и форму помогает поддерживать. Будешь здесь работать — станешь таким же крепким парнем, как я.
В другой ситуации я бы рассмеялась, и даже сейчас хихикнула было, но что-то меня удержало, и вместо смеха получился сдавленный кашель.
Мэтт очень серьезно посмотрел на меня.
— Мне все равно нужна эта работа. Мама больше не может заработать ни цента. Сердце у нее больное, легкие больные. Парк работать вообще не может. Со мной все будет нормально. — Не дожидаясь ответа, он сменил тему: — Слушай, не отнесешь это маме?
Я протянула руку, и он вложил в нее золотую цепочку с нефритовой Гуанинь. Гуанинь с множеством рук, в каждой из которых разные предметы. Ее называют Тысячерукой Богиней, помогающей в различных нуждах.
Я видела у Мэтта это украшение раньше, но не задумывалась о его смысле. Родители всегда дарят детям драгоценные амулеты, защищающие от злых сил. Их никогда не снимают. В бедных семьях, где едва хватает средств на пропитание, специально откладывают деньги, чтобы обеспечить детям такую защиту.
Наверное, у меня был очень озадаченный вид, так что Мэтту пришлось пояснить, почему он отдает это мне.
— Гляди. — Он приподнял майку, и я увидела красное пятно на коже.
— Около этих машин чересчур жарко, нельзя носить ничего металлического, — констатировала я, и чувство вины охватило меня с новой силой.
— Угу. Но мы же идем гулять в воскресенье, а?
Я не смогла сдержать улыбки:
— Правда? Ты все еще хочешь?
— Ну конечно. Ладно, мне пора работать, а то сильно отстану. — И он вернулся на свое место у пресса.
Нефритовая Гуанинь отливала нежно-зеленым, как весенние листья; наверное, очень дорогое украшение. Я тут же понесла его миссис By. Она сидела спиной ко мне и за что-то бранила Парка. Отвернувшись вполоборота, он не мог прочесть по губам, что она говорит. Но, к моему удивлению, что-то ответил, неловко похлопав мать по руке.
Я присмотрелась к ее лицу — Мэтт был прав, вид у нее нездоровый. К мешкам под глазами добавился землистый цвет лица, а белки глаз стали желтыми. Она заметила меня.
— Ты, — только и произнесла она.
Напуганная, я протянула цепочку Мэтта, но она лишь бросила пренебрежительный взгляд:
— Хочешь оказать любезность моему сыну?
Ответить я не посмела. Она определенно считала меня виновной в том, что Мэтт теперь работает у парового пресса.
— Подумать только, а я-то считала тебя мальчишкой, — продолжала она. В неприязненном тоне тайшанский акцент становился гораздо более заметным. — У него доброе сердце. Он бы вообще тебе это отдал, — пробормотала она, забирая цепочку из моих рук.
