Курт застыл на месте.
— Теперь я все понял.
— Я должна идти. — Не оглядываясь, я бросилась за Мэттом.
Я бежала под проливным дождем, поскальзываясь на мокром тротуаре. Мэтт уже почти скрылся в дождевой пелене, но вдруг размытый силуэт стал постепенно приближаться. Я поняла, что он развернулся и направляется ко мне.
Мэтт крепко ухватил меня за локоть.
— Это и есть твой дружок? — рявкнул он.
— А что с твоей подружкой? — заорала я в ответ. По лицу и волосам струилась вода.
Он остановился, весь как-то сник, отпустил меня.
— Да, знаю. Прости. Я дурак.
И тут я заметила, что глаза у него опухшие и воспаленные — он плакал.
— Вы с Вивиан расстались? — чуть мягче спросила я.
— Мама умерла. — Он как-то растерянно и неуклюже пожал плечами.
И я взяла его за руку, привлекла к себе, обняла. Склонив голову, он зарыдал — всхлипывая и вздрагивая всем телом. А я крепко обнимала его, прямо перед кампусом школы «Харрисон», и дождь поливал нас обоих.
А потом мы спустились в метро, и я повезла его к себе домой.
По дороге мы не обменялись и парой слов. От избытка эмоций мыслей практически не осталось. Он скользнул взглядом по мусорным пакетам на окнах, заметил тараканов на столе и отвалившуюся штукатурку. Сейчас квартира была в худшем состоянии, чем в момент нашего переезда, — все-таки с тех пор прошло семь лет. Несмотря на весенний дождь за окном, здесь было по-зимнему холодно. Наша одежда промокла насквозь, я принесла из ванной пару полотенец.
Протянула полотенце Мэтту, но он, взяв его, принялся нежно вытирать мое лицо, шею, бережно приподнимая волосы. Я не шевелилась. Потом Мэтт расстегнул на мне куртку, уронил на пол.
Я не видела ничего, кроме его губ, но внезапно отстранилась и заметалась по кухне.
— Надо найти еще полотенце, — бормотала я, хотя никаких других полотенец у нас и в помине не было.
Мэтт ухватил меня за рукав, притянул к себе. Я прикрыла глаза. Его руки обвили меня, и, прежде чем я опомнилась, они уже проникли под блузку, мучительно лаская. Он поцеловал меня, и дыхание остановилось. Столько желания было в этом поцелуе, что он не в силах был себя контролировать.
— Пожалуйста, — прошептала я. — Подожди.
Он уже успел снять с меня блузку. Мы рухнули на кучу плюшевых одеял. Всем телом Мэтт прижал меня к матрасу; так сладко было ощущать тяжесть его тела, и то, как его губы скользят по моим, искушая и соблазняя, и как его небритая щека касается моего виска, и его мягкие волосы. Даже сквозь влажную одежду чувствовалось, как пылает его тело. Сейчас передо мной был мужчина, охваченный одновременно горем и желанием.
Я сумела все же выговорить:
— Нам нужен презерватив.
Несколько смущенный, он постарался взять себя в руки, судорожно вздохнув, произнес.
— У меня есть парочка в бумажнике.
— Давай лучше два, — предложила я. — Для надежности.
— О’кей.
Он вновь начал целовать меня, вкус и запах его губ, тела сводили с ума, я, обезумев, срывала с него одежду. Все происходило будто во сне, я могла думать лишь об одном: это Мэтт, теперь он мой, только мой. Он казался сейчас еще красивее, чем я помнила, — чуть подрагивающие ресницы, тонкий белый шрам над ключицей, ямка на шее. Несмотря на многочисленные игривые эксперименты, я никогда не видела обнаженного мужчину, а кожа у Мэтта была такая теплая и плотная. В какой-то момент он, видимо, все же натянул презерватив и вдруг оказался прямо внутри меня. Я вскрикнула, но боль оказалась совсем не такой острой, как я себе представляла, а потом я уже ни о чем не думала.
Когда все закончилось, Мэтт вновь разрыдался. Мы лежали рядом, тяжело дыша, постепенно приходили в себя, и я нежно обнимала его.
— Теперь я должен заботиться о Парке, — говорил Мэтт. — Впереди все в сплошном тумане. — Он хотел сказать, что будущее абсолютно непредсказуемо.
— Все будет хорошо, — утешала я. Взяв его ладонь в свои, крепко сжала. — А что твой отец? Он собирается…
— Нет.
— Где он?
— Понятия не имею. — И горько рассмеялся. — Мне так больно, что просто кровь горлом идет. А он, как обычно, исчез с очередной подружкой. Его никогда не было рядом, он ни разу не помог маме. Всю свою жизнь я был мужчиной в семье — для Парка, для Ма. Знаешь, — голос его дрогнул, — я никогда не стану таким, как он. Всегда буду рядом со своей женой и детьми.
Я тут же вспомнила о других его обязательствах. Как ни ранило это мои чувства, я все же спросила с деланным равнодушием:
— А что Вивиан?
— Я ей даже не рассказывал, что у меня есть отец.
— Нет, я имею в виду — что у вас с Вивиан?
— Нет больше никакой Вивиан. — Он ласково коснулся моих волос. — Когда у мамы случился инфаркт, я сразу понял, что мне никто не нужен кроме тебя. Должен был немедленно тебя увидеть. Для меня всегда существовала только ты.
Я не смогла сдержать негодования:
— Довольно долго казалось, что существует только Вивиан!
Он демонстративно уставился в потолок.
— А ты думаешь, очень приятно, когда с тобой обращаются, как с больным ветрянкой.
— Только потому, что ты мне нравился, — сухо произнесла я.
— Правда? — Краем глаза я заметила, как радостно он улыбается. — Иногда я даже позволял себе в это поверить. Но потом, после того, как… ну, ты знаешь, в туалете, когда… ты вообще перестала меня замечать.
— У тебя, между прочим, в то время была подружка, не помнишь?
— Да я тогда совсем запутался. Я же не такой, как ты, Кимберли. Я обыкновенный бестолковый парень. И вовсе не мастер кунг-фу, герой из боевика, который пришел, чтобы спасти твою жизнь.
— Не надо меня спасать. Я сама намерена вытащить нас с Ма из этой дыры.
— Уверен, у тебя получится. Слушай, а что это за поплавок с тобой был? (Китайцы так называют плейбоя — того, кто беззаботно резвится в волнах.) — На этих словах ноздри его начали гневно раздуваться. — Если он посмеет еще хоть раз тебя коснуться, я ему башку откручу.
— Давай не будем все усложнять, — улыбнулась я. — Отныне только ты и я.
После ухода Мэтта я бросилась убирать следы нашего свидания, чтобы Ма ничего не заподозрила. И замерла, испуганно прижав ладонь ко рту. Презервативы. Я должна была догадаться. Две резинки терлись друг об друга, и обе порвались. Какая идиотская была идея. И ни он, ни я ничего не заметили.
Глава тринадцатая
Со дня на день должен был прийти ответ из колледжа, поэтому мы с Ма не удивились, когда Тетя Пола вызвала нас к себе в кабинет. Застывшее бледное лицо под слоем крема и пудры. На столе — два пухлых конверта из Йеля. Дыхание замирает — письмо с отказом было бы тоненьким. Большой белый официальный конверт, должно быть, с документами, и еще один, желтый, тоже со штампом Йеля.
